— Потому что мир создан таким? Но разве нам не следует пытаться его усовершенствовать? Разве колесо — порождение Зла? Разве в огне и паре кроется что-то порочное? Анархисты, безусловно, экстремисты, но мы живём в экстремальном мире. Разве мы можем равнодушно позволить ребёнку жить впроголодь, если в наших силах ему помочь? Вот смотрю я на эту тьму, и мне хочется, чтобы вместо неё был сплошной свет.
— Ты говоришь, как соблазнённый.
Даскин не смотрел на Грегори, но словно увидел, как тот пожал плечами.
— Ну ты же знаешь, я просто люблю поиграть с разными идеями, повертеть ими так и сяк, посмотреть, что в них сходится, что нет.
— Ещё как знаю, — вздохнул Даскин. — Замечательно рассуждать об абстрактном голодающем ребёнке, но вот тут-то ты как раз и ошибаешься. Анархисты взяли в плен одного невинного ребёнка, Лизбет, и заставили её жить в одиночестве и тоске ради осуществления собственных планов.
— Во имя блага многих людей, — возразил Грегори. — Они многим пожертвовали ради следования философии анархизма. Разве один человек — это слишком большая жертва ради спасения всего человечества?
— Порой мне кажется, что слишком большая, — ответил Даскин.
— Ради спасения сотен тысяч детей? — не отступался Грегори. — Да ты бы и сам жизнь отдал за такое.
— Мне хотелось бы так думать, и все же я с тобой не согласен. Быть может, это и бессмысленно, но Лизбет не просила о том, чтобы её приносили в жертву. Ей не предоставили выбора. Пусть бы анархисты сами жертвовали собой, но требовать этого от ребёнка… Разве можно доверить таким людям всю Вселенную?
— Может быть, нельзя, но ведь мы доверяем наш мир всяким правительствам, а нашу жизнь — лидерам этих правительств. А весь Дом доверен твоему брату.
— Да, но Дом сам выбрал его. Я бы даже сказал — его избрал Господь. Так сказал Бриттл, когда явился Картеру и Хоупу.
— И ты в это на самом деле веришь?
— Конечно, верю. Почему бы мне в это не верить?
— Само собой, твой брат и мистер Хоуп люди достойные…
— Вот именно. Мой брат никогда не лжёт.
— Но он мог ошибиться. Наверняка он до сих пор сильно переживает то, что в детстве из-за него были утрачены Ключи Хозяина, что затем отцу пришлось покинуть Эвенмер. А когда он узнал, что отец погиб, какой человек бы на его месте не стал искать для себя оправдания? И какое оправдание может утешить сильнее, чем изъявление Божьей воли?
— Ты думаешь, это была галлюцинация? А как же Хоуп? Он что, тоже фантазирует?
— Нет, только не мистер Хоуп. Он человек честный. И все же он поднялся от простого юриста до управляющего громадной империей. Не он первый из тех, кто мог и проглядеть некую странность в поведении своего господина — проглядеть, дабы не лишиться места. А потом он подписывался под этой историей с явлением Бриттла, действуя из наилучших побуждений: поначалу руководствуясь желанием помочь твоему брату в горе, а потом — исключительно из соображений верноподданности. А может быть, чудо видел только твой брат. Может быть, он разговаривал со стеной, где ему померещился Бриттл. Разве мог Хоуп, который всегда отрицает все фантастическое, на самом деле поверить в то, что Картер видел покойного дворецкого, когда он сам не видел ровным счётом ничего и никого?
— А я думаю, что нет ничего невероятного, — упрямо произнёс Даскин. — По крайней мере до тех пор, пока мы высказываем гипотезы. Но, полагаю, в данном случае все было не так. Разве только потому, что произошло чудо, следует утверждать, что это невозможно? Первобытному человеку трактор бы показался чудом. Разве мы не вольны поверить в то, что событие действительно произошло, если так утверждают два человека? Если бы ты и Сара сказали мне, что идёт дождь, разве я непременно должен был бы подойти к окну и проверить, так ли это, или мне следовало бы предположить, что на самом деле никакой дождь не идёт, только потому, что вы сказали, что идёт? И если двое уважаемых мною людей говорят, что видели ожившего покойника, почему я должен называть их лжецами?
— Тонко подмечено, — похвалил друга Грегори. — Но вот только дожди идут куда как чаще, чем мёртвые воскресают. — Он хлопнул друга по плечу. — Редко ли мы вели такие разговоры, кузен? Сколько ангелов уместятся на острие иглы? Если настоящее — это всего лишь текущее время, если прошлого и будущего не существует, потому что первое уже миновало, а второе ещё не наступило, как мы можем говорить: «давным-давно» или «в далёком будущем». Какова природа Вселенной и суть возраста человека? О чем мы только с тобой не спорили?
Даскин хмыкнул. Раздражение как рукой сняло.
— Когда нам было по двадцать, мы были хуже. Вспомнить только, как мы спорили ночи напролёт в Эйлириуме, в Арворкор-колледже — ты, я, Девин и Вестон, уверенные в том, что знаем ответы на все вопросы на свете. Тогда мы были просто-напросто напыщенными умниками.
— Нас так учили, — возразил Грегори. — Помнишь профессора Беллгроува?
— Старого льва? Мы над ним подсмеивались. Все в университете потешались над ним.
— Но при этом мы его обожали.
— Ты обожал, это точно. Если он и не был анархистом, то их философию он знал получше их самих. Но спорить он не умел. Он был тем запалом, который разжигал нас и сподвигал на споры до утра.
— Ты знаешь, что он умер? — спросил Грегори.
— Вот как? Нет, я не знал. А когда это случилось?
— Я думал, ты слышал. Он был анархистом, и его убил твой брат во время ночной потасовки в Кидине.
Даскин резко остановился и схватил Грегори за руку.
— Ты шутишь
— Нет. Беллгроув не просто изучал философию анархистов. Он был одним из них.
Даскину показалось, что земля уходит у него из-под ног.
— Он на самом деле был анархистом? Да, конечно, он всегда сочувствовал их убеждениям, но я никогда не воспринимал его высказываний всерьёз. Я понятия не имел…
— Немногие знали об этом. Я был одним из немногих. Он как-то раз при мне проговорился.
— Но ты мне никогда не рассказывал!
— Он взял с меня слово молчать.
— И ты хранил клятву? Анархист преподавал в Арворкоре! Да ведь ты должен был непременно известить об этом власти!
— Я дал слово.
Даскин отвернулся, и друзья продолжили путь.
— Весь мир — вверх тормашками. Старый чудак Беллгроув погиб в Кидине, под покровом ночи, от руки моего брата! Какая глупая и печальная смерть для такого мудрого человека…
Потом они долго шли молча. В голове Даскина метались тысячи мыслей. Он казался самому себе наивным глупцом. Верно, он не знал Беллгроува близко — он знал его ровно настолько, насколько знают студенты любимых преподавателей, воспринимая их отстраненно, внешне. Но Даскина всегда восхищали могучий баритон профессора, львиная грива его волос, его взгляд — воплощённые мудрость и уверенность. И Картер был вынужден его убить…
Без происшествий друзья добрались до отрезка ущелья, располагавшегося позади Обманного Дома, и взобрались по склону вверх. Перед ними стоял Дом — огромный, пугающий, резкий и странный, раскинувшийся в обе стороны по равнине. Даскин поёжился.
— Видишь хоть одного часового? — прошептал он.
— Ни души, — отозвался Грегори. — Странно, правда?
— Да нет, если этот Дом сам себя охраняет. Архитектура непонятная какая-то, ни одной двери не могу разглядеть.
В этот момент из-за угла выбежал Пёс-Хаос. Он хищно принюхался, царапая когтями камни, подвывая и скуля. Пробежал в одну сторону, в другую, развернулся к ущелью, где затаились друзья, но тут же
