Грегори от удивления ахнул.
— На равнину? Ты… и их подверг превращению?
— Так они послушнее и ближе к совершенству. То, что сделано с одним, впоследствии будет сделано со всеми. Я не видел нужды в том, чтобы они томились в ожидании своей очереди.
Глаза Грегори гневно сверкнули.
— Что это значит? И это — человек, которому я присягнул на верность? Неужто от здешней тьмы у тебя помрачился рассудок?
— Мои планы более глубоки, чем ты думаешь. Ты должен доверять мне, если я веду мир к совершенству.
Грегори, сжав кулаки, шагнул к своему предводителю. Казалось, в следующее мгновение он ударит Человека в Чёрном.
— Я требую объяснения!
Даскин ждал такого момента. Грегори оказался между ним и пистолетами анархистов. Помог опыт, накопленный во время охоты на гнолингов. Как только Грегори шагнул к Человеку в Чёрном, Даскин выхватил из внутреннего кармана пальто нож, обхватил другой рукой Грегори и прижал лезвие ножа к его горлу.
— Назад! — вскричал Даскин, когда к нему метнулись анархисты. — Я любил его, как брата, но убью его ради блага Эвенмера!
— Брось нож! — приказал Верховный Анархист, однако своим подручным, взмахнув рукой, велел отойти подальше. — Тебе все равно не убежать отсюда.
При обычных обстоятельствах Даскин ни за что бы не смог так легко захватить Грегори в плен. Ему помогло замешательство кузена, вызванное разговором с Человеком в Чёрном. Даскин, не отпуская Грегори, стал, пятясь, отходить по коридору. Человек в Чёрном и двое охранников застыли в дверях. Дойдя до угла, Даскин отпустил Грегори и со всех ног бросился к следующему повороту. Позади он слышал топот ног и выстрелы.
— Нет! — прокричал Грегори ему вслед.
Прямо над головой Даскина в потолок со свистом вонзилась пуля. Только он успел свернуть за угол, как ещё несколько пуль ударилось о стену.
Даскин бежал, то и дело поворачивая, и вскоре заблудился в бесконечных коридорах. В конце концов, тяжело дыша, весь мокрый от пота, он остановился.
«Спасибо тебе, братец, — с горечью думал он. — Ты снова спас мне жизнь. Но когда мы с тобой снова встретимся, я тебя не пощажу».
Однако гнев его вскоре утих и сменился тоской. Подумать только! Грегори — весельчак, повеса и отважный малый ещё во времена их совместной учёбы в колледже то и дело препарировал анархическую философию, все сводя к диспутам и светским беседам, а на самом деле, как выяснилось теперь, уже тогда пытался переманить его на свою сторону!
Нужно было разыскать Лизбет, которая, как теперь знал Даскин, была ключом от этого жуткого дома. Он не знал, куда идти, чтобы найти её, но Лизбет явно была где-то неподалёку. Ведь она писала ему о том, что выращивает тернии в своём саду. Если стебли этих колючек тянулись оттуда, значит, до сада можно добраться, следуя вдоль них.
Даскин торопливо пошёл вдоль стены, поросшей терниями. Мысли его метались. Он думал о Грегори, о Беллгроуве, о своих дядях, о прадеде, обо всех анархистах. Именно Грегори настоял на том, чтобы Даскин посещал лекции Беллгроува. Чем ещё в его жизни манипулировал Грегори? Они были так близки и до, и после совместной учёбы — охотились на гнолингов, занимались спортом, и оба были, казалось, самыми обычными повесами, баловнями жизни. Да, Даскина в отличие от Грегори никогда не интересовала политика, а вот Грегори всегда держался начеку и в любой момент был готов предложить ему то, что предложил теперь.
Даскин остановился. Предательство Грегори ранило его в самое сердце. Да уж, теперь им никогда вместе не охотиться на гнолингов…
Что же до анархической доктрины… Действительно, общество должно совершенствоваться, но если Верховный Анархист решил сотворить мир, лишённый эгоистических устремлений, из мечтаний эгоистичных людей, то разве может быть сумма больше своих слагаемых? Утрата свободы воли не стоит ничьей боли, ничьей смерти, и подтверждение тому — жуткие создания на равнине. Однако несмотря на уверенные речи анархиста, и с самим домом, и с Человеком в Чёрном что-то было не так, иначе он никогда не додумался бы до того, чтобы подвергать трансформации собственных соратников.
Даскин ускорил шаг. Он должен был как можно скорее разыскать Лизбет и помешать этим идеалистам уничтожить мир.
ЧАСОВАЯ БАШНЯ
Картер слабел с каждым часом. Последний раз он пил два дня назад. Губы растрескались и саднили, было трудно думать о чем-либо, а кругом была лишь темнота да красноватое пламя единственного газового рожка. Отчаяние охватывало его все сильнее, он страшился того, что Бог забыл его, и боялся неудачи, полного провала своей миссии. Чаще всего он думал о Саре. Если он умрёт здесь, узнает ли она об этом? Почувствует ли её нежное сердце, что его уже нет среди живых? Картер думал не только об этом. Он боялся за Сару. Ему казалось, что ей грозит опасность. Правда, эти мысли он старался отбрасывать и приписывал их бреду на почве страшной жажды. Картер брёл по подземному лабиринту к тому месту, где не так давно отыскал заколоченную дверь. Силы покинули его. Он упал на колени и стал молиться. Ему казалось, что он больше не в состоянии идти дальше. Рассудок его затуманился. Какое-то время он проспал, стоя на коленях, и ему приснилось, будто он странствует по пустыне. Ветер шуршал жухлой листвой высохших растений. Он шёл и шёл, один-одинёшенек, в поисках неведомо чего, и наконец остановился передохнуть у высокой скалы, на которой было высечено изображение херувима и руны. Он понял, зачем пересёк пустыню: как древние пророки, он странствовал в поисках мудрости и просвещения.
Очнувшись, Картер легко встал и выпрямился, и всю его усталость словно рукой сняло. Да, он по- прежнему находился в подземном плену, но впервые за все время с того дня, как узнал о Краеугольном Камне, ощутил себя свободным. С неожиданной ясностью он осознал, что до сих пор у него не было ни веры, ни надежды в успех его миссии, что он был скован противоборствующими силами, придавлен гнётом ответственности, чувствовал себя побеждённым, не успев вступить в борьбу. Он пока не совершил ровным счётом ничего и потому не имел права расслабляться.
Впервые за много дней он рассмеялся, пусть даже его смех, вырвавшись из пересохшего горла, был подобен хриплому кашлю.
— Каким же… я был… глупцом! — проговорил Картер, смакуя каждое слово, понимая, что это — чистая правда. Невзирая на своё бедственное положение, несмотря на то что некая часть его разума предостерегала его, твердила, что все это — лишь фантазии, вызванные голодом и жаждой, он был счастлив — счастлив здесь, в кромешном мраке, счастлив оттого, что жив, что может бороться с безнадёжностью, может сразиться с анархистами, употребив на это все свои силы, и не важно, что ожидает его в итоге — победа или поражение.
И в это странное мгновение собственного триумфа Картер вдруг ощутил едва заметное прикосновение Слова Власти. Видимо, даже теперь он служил ослабевшим проводником могущества Слов.
Не смея поверить в происшедшее, Картер расправил плечи и пошёл по коридору дальше. Свернув за угол, он обречённо вздохнул — тусклый свет газового рожка не проникал сюда. Решив, что в полной темноте ему будет легче сосредоточиться, он опустился на пол, развёл руки в стороны и стал напряжённо думать о Слове Тайных Путей. Он отбросил сомнения и сосредоточился изо всех сил. Он думал о том, как впервые увидел Слово в Книге Забытых Вещей, вспоминал, как буквы, слагавшие Слово, пылали, словно раскалённая медь, как прибегал он к помощи этого Слова в Эвенмере. Закрыв глаза, он искал Слово, и ему казалось, что он отчаянно всматривается в горизонт над бескрайней чёрной равниной, но видит только мрак — пустой, как в бесчисленных залах Обманного Дома. Отчаяние овевало его лицо крылышками невидимых ночных мотыльков. Сосредоточиться было так трудно! Мысли разбегались, Картер начинал думать о Саре, о Доме, об отце — о чем угодно, только не о Слове. Он тряхнул головой, отрешился от посторонних мыслей и попытался сосредоточиться вновь.
Миновало несколько мгновений, и неожиданно среди непроглядной тьмы Картер увидел крошечную
