— О нет! Это на самом деле история любви, потому что любовь — это предательство и боль.
— И ты веришь в это?
Лизбет смотрела на Даскина. Глаза её вдруг растерянно забегали.
— Так меня любит Человек в Чёрном. Даскин покачнулся, как от удара.
— Так вы… любовники?
— Любовники? — Лизбет рассмеялась. — О нет. Мы с ним — как Кэти и Хитклифф. Он относится ко мне как к дочери. Дарит мне по двенадцать свечек. Заботится обо мне.
— И тебе хочется именно такой любви?
— Мне… Но просто другой любви я не знала.
— Когда мы вернёмся в Эвенмер, ты будешь свободна и сможешь сама выбирать, как жить.
— И я смогу жить в старом доме в Иннмэн-Пике, с Сарой и графом Эгисом?
— Сара там больше не живёт, но ты могла бы, как и она, жить во Внутренних Покоях. Лизбет задумалась.
— И мне можно будет держать мышку? Даскин рассмеялся:
— Мышку? Мы раздобудем тебе щенка! Глаза Лизбет озарились радостью.
— Я не видела щенков… так давно!
Они пошли дальше по залу. Куда — это было ведомо только Лизбет. Обернувшись к Даскину, она смущённо спросила:
— Если эта комната — творение моего разума… то я — ребёнок? Ты так думаешь?
— С какой стати я должен так думать?
— Но ведь тут так много игрушек…
— На самом деле я думал о том, что в тебе так много неистраченной нежности. И ещё я думал о том, как выглядела бы комната, которую сотворил бы я.
— Наверняка она была бы ещё более чудесна, — улыбнувшись, сказала Лизбет.
— Не знаю, — покачал головой Даскин. — Получается, что несколько поколений в моем семействе по материнской линии были анархистами. Не сказались ли на мне эти родственные связи? Вдруг моя комната оказалась бы битком набитой всякой анархической мишурой? Здесь я впервые всерьёз задумался о разглагольствованиях моего двоюродного братца.
— Это больно? Ну, то есть душе твоей больно от этого? Даскин вздохнул:
— Больно. Большую часть моего детства меня окружала ложь. Почти с рождения меня воспитывали как анархиста. Если бы я вырос где угодно, а не во Внутренних Покоях, я бы непременно стал анархистом. Быть может, даже стал бы одним из тех, кто тебя похитил. Мне неприятно думать об этом.
— Ты бы ни за что так со мной не поступил, — уверенно проговорила Лизбет. — Ты добрый, Даскин. Ты был добр ко мне с первой встречи — ещё тогда, на вокзале в Иннмэн-Пике. Ты всегда был добрый. И хотя, как ты говоришь, тебя растили анархистом, ты им не стал.
— Однажды Сара сказала мне, что я — беспокойная натура, — отозвался Даскин. — Думаю, она права. Возможно, из-за влияния анархистов я не знал своего истинного призвания. Видимо, моя мать прилагала немало сил к тому, чтобы я его не знал.
— Но ты сам избрал свой путь, — возразила Лизбет. — Иногда Человек в Чёрном говорит мне слова, от которых мне становится приятно. Он говорит о том, что я стану принцессой, что я стану управлять Новым Порядком, что настанет день — и люди будут поклоняться мне в холодных залах этого дома. И все же я никогда не мечтала о том будущем, которое он мне обещает. Я мечтала о Малом Дворце в Иннмэн-Пике. Я мечтала о траве и холмах и о звёздах на настоящем небе. Я мечтала о малиновках. Он все отнял у меня, но этого не отнял.
Даскин усмехнулся.
— Твоя храбрость придаёт храбрости и мне. Я готов сразиться с анархистами! Я последую твоему примеру и не сверну с собственного пути. Какие же они глупцы! Они даже не в силах понять истины, заложенной в этом зале!
— Этого я не знаю, но они очень жестоки. И нам нужно поскорее уйти отсюда. Нам предстоит путь по тёмному туннелю — самому тёмному на свете.
— Ты боишься?
— Да. Но мы должны пройти этим путём.
ПОТАЙНОЙ ЗАЛ
Мистер Хоуп поднялся из-за своего письменного стола в бильярдной. В комнату, печатая шаг, вошёл капитан Глис. Они обменялись рукопожатиями, и Хоуп налил Глису чая из серебряного чайника.
— Сразу перейду к делу, сэр, — сказал Глис, — потому что знаю, как вы волнуетесь. Мы прошли весь Глубинный Переход от начала до конца и наткнулись на дверь, изготовленную из материала, не похожего ни на один из виденных мною раньше. Его не брали ни пули, ни ломы, и в конце концов, понимая, что дело безотлагательное, я приказал взорвать динамитом дверь, а потом — стену. Безрезультатно. Из какого бы материала ни состоял Глубинный Переход, этот материал сделан не людьми. Мы все испробовали. Мне очень жаль.
Хоуп пожал плечами и провёл ладонями по лицу.
— Этого я и боялся. Уже не впервые мы обнаруживаем в Доме непроходимые места. Думаю, с этой дверью не совладал бы и Меч-Молния. Есть у вас какие-нибудь предложения?
— Отправить войско в Шинтогвин. Но последствия такого шага вам должны быть понятны.
— Да, — печально кивнул Хоуп. — Погибнут сотни наших воинов. Но сколько же мы можем ждать? Говард Макмертри сражался на стороне анархистов во времена Войн за Жёлтую Комнату. Следовательно, мы вправе предположить, что Сару, Еноха и Чанта заманили в ловушку. Я уже испробовал все дипломатические каналы. Шинтогвин не идёт на переговоры. Муммут Кетровиан, как выяснили наши агенты, пуст. Там не осталось ни души. Дом каждый день претерпевает все новые изменения.
— Мы начали мобилизацию, — сказал Глис. — Через две недели у границ Шинтогвина будет стоять войско.
— Через две недели — и это в то время, как у нас нет никаких вестей от лорда Андерсона, — проговорил Хоуп, и его глаза лихорадочно блеснули. — Хорошо. Думаю, настало время действовать смело и решительно. Продолжайте приготовления. Боюсь, я выбрал не самое удачное время для того, чтобы стать дворецким в Эвенмере.
Капитан Глис встал. Они с Хоупом снова пожали друг другу руки.
— А я думаю, что удачного времени для того, чтобы стать дворецким в Эвенмере, попросту не подберёшь. С этими словами он удалился.
Следуя туда, куда вёл его осколок Краеугольного Камня, Картер вошёл в ярко освещённый зал. Крейн и Макмертри последовали за ним. В пустынном зале царила неестественная тишина. Ярус за ярусом к потолку вздымались сводчатые галереи, а квадрат потолка виднелся на немыслимой высоте. Повсюду, излучая ясный золотой свет, горели люстры, фонари и лампы. В удлинённых нишах стояли золочёные статуи, изображавшие Сару, графа Эгиса и даже самого Картера. Ступени лестниц были инкрустированы перламутровыми изображениями бабочек и щенячьих мордашек. Столбики перил венчали бронзовые фигурки малиновок. А вдоль стен тянулись вездесущие тернии.
— Чем-то напоминает раннеэйлириумскую эпоху, — негромко проговорил Крейн. — А ради этого стоило и постранствовать, что скажете, мистер Макмертри?
— Быть может, и стоило, мистер Крейн, — в зависимости от того, чем закончится наше странствие.
Они прошли вдоль галереи, лавируя между статуями, и уже находились почти в центре зала, когда Макмертри вдруг схватился за сердце и, пошатнувшись, привалился к стене.
— Вам плохо? — встревоженно спросил Крейн.
— Вдруг стало тяжело дышать, — признался Макмертри. — И грудь сдавило. У меня порой прихватывает сердце. Моё лекарство в кармане пальто.
Картер помог Макмертри сесть и нашёл в кармане его пальто баночку с белыми таблетками. Макмертри положил одну из них под язык. Он сидел, тяжело дыша.
— Подождём, — сказал Картер.
— Нет, лорд Андерсон, — покачал головой Макмертри. — Нет времени. Вам надо идти. И вам, мистер Крейн. Я вас догоню. Анархисты могут идти следом за нами. Я догоню вас к тому времени, как вы найдёте
