третий… Он перешагивал через тела, словно через мешки с песком. Он настолько сосредоточился на своем деле, что лицо его окончательно окаменело. И вот он подошел к мальчишке. Прицелился, нажал на спусковой крючок… Послышался равнодушный щелчок. Канн еще раз нажал на курок и еще раз. Он что-то пробормотал себе под нос, после чего вернул пистолет в кобуру и раздраженно подозвал к себе унтер- офицера, стоявшего рядом с грузовиком.
Канн взял у него пистолет, чуть отошел в сторону и прицелился.
В это мгновение время для Немани Лукича словно остановилось.
Он рассматривал возникшую перед его глазами немую сцену, ощущая, как его сознание прикасается своими ледяными пальцами к тому месту, где должно было находиться сердце. У любого бессердечия есть свои корни и свое предназначение. Если по свету бродят люди, посланные нести добро и спасение, то почему бы и не быть тем, кто приносит в этот мир зло и страдание?
Размышления Неманя прервал выстрел, который разнес мальчишке полчерепа. На том клочке земли, где только что лежала голова, оказалась кровавая лужа, а Генрих Канн, самодовольно улыбнувшись, вернул пистолет унтер-офицеру.
Из репродуктора, висевшего на ближайшем телеграфном столбе, раздалось потрескивание, которое потом сменили звуки фортепиано и скрипки… Легкий ветерок разнес музыку Моцарта вдоль опустевших в дни войны улиц Ниша.
2
Тело солдата валялось на земле, как-то странно, непристойно скорчившись. Пальцы одной его руки впились глубоко в землю, как будто этим судорожным жестом он вцепился в свой собственный страх. Труп несчастного лежал посреди огромной лужи крови, а следы жестокой расправы над ним были более чем очевидны.
Отто фон Фенн с содроганием посмотрел на мясо, над которым уже роились мухи, и спросил:
– А где же его голова?
Наступило гробовое молчание, офицеры смутились, но один из них наконец выдавил:
– Мы ее не нашли, господин полковник…
– Не нашли?
– Так точно. Мы обшарили всю территорию в радиусе нескольких сотен метров, но голову так и не обнаружили.
– Прикройте его.
Один из часовых накрыл обезглавленное тело солдатским одеялом. Отто фон Фенн повернулся к Рихтеру, который смотрел на всю эту сцену с нарочитым равнодушием. Вдвоем они зашагали по дорожке, которая вела вверх, к железнодорожному полотну. Обнаруженное тело принадлежало одному из солдат, отправившихся нынешней ночью прочесывать территорию вокруг железнодорожного депо.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил Рихтер.
– Неплохо, правда… – ответил фон Фенн.
– Я ночью было подумал, что мы тебя потеряли.
– Я всего лишь на минуту потерял сознание, не более того.
– Когда я увидел тебя с окровавленным лицом… – Рихтер покачал головой. – Поначалу мне показалось, что это чудовище сотворило с тобой нечто страшное.
– К счастью… Или к несчастью, это была не моя кровь. А слабость являлась результатом шока.
Они поднялись по извилистой тропинке на бывшую крепостную стену, после чего спустились на пыльную дорогу. И тогда Рихтер посмотрел на своего фельдкоменданта.
– Что случилось? – спросил Отто фон Фенн.
Контрразведчик помолчал несколько секунд, рассматривая дорогу, на которой метрах в тридцати отсюда их ожидал автомобиль с включенным двигателем.
– Ты видел эту тварь? – тихо спросил он.
– Видел нечто, – резко ответил фон Фенн недовольным голосом. – Но это была всего лишь тень, и я заметил только эти… Глаза! Красные. Они светились в темноте, как угольки.
– А лицо? Тело? Это был… человек? Или животное?
– Это был… Не знаю! Я видел его ладонь. Но я все-таки не уверен, была ли это ладонь… Словом, то, чем оно ухватило за щеку того несчастного парня, вряд ли могло принадлежать человеку.
– Понимаю…
Они двинулись было по дороге, но на полпути Рихтер остановился:
– Сегодня ночью я получил из Белграда важное сообщение.
– И что пишут?
– Вроде бы, по сообщениям из заслуживающих доверия источников, в городе сейчас находится старший офицер британской разведслужбы.
– Они сообщили хоть какие-то подробности?
– Нет. Ничего, кроме его кодового имени: Серафим.
– Серафим? – Фон Фенн задумчиво нахмурился.
– Именно так.
– И каковы инструкции?
– Стандартные. Усилить бдительность, провести акции, проинспектировать важнейшие объекты, укрепить патрули…
– Как ты думаешь, какое задание ему поручили выполнить у нас?
– О, это может быть что угодно. Я думаю, это как-то связано с нынешней обстановкой в Болгарии и, конечно, с бомбардировками. Может быть, им нужны разведданные по нашей территории, сведения о расквартировании войск, о настроениях в армии и среди гражданского населения, о слабых местах наших оборонительных линий…
– Сомневаюсь. Да и ты занимаешься гаданием. По-моему, это им ни к чему.
– Похоже. Они ведь выигрывают войну.
– Американцы и англичане прорвали нашу оборону во Франции и наступают невероятно быстро. Они вскоре могут ворваться в тыловые районы. А если это случится… Впрочем, ты и сам прекрасно все понимаешь. Перед ними откроется прямая дорога в фатерланд. Сохраняя стратегию и темпы наступления, они могут оказаться в Берлине к новогодним праздникам.
– Этого не случится.
– Ты уверен?
– Конечно. Если обстановка сложится не в нашу пользу, мы всегда успеем заключить мир. Хотя бы и сепаратный.
Рихтер рассмеялся. Однако что-то печальное было в его смехе.
– Брось, полковник, прошу тебя! Разве фюрер похож на человека, который будет торговаться насчет мира с Рузвельтом и Черчиллем?
– Никогда прежде я не думал на эту тему. Но теперь…
– Он будет драться до последнего человека. Даже если этим последним человеком станет он сам.
Фельдкомендант не ответил. В машине они разместились на заднем сиденье. По дороге в город фон Фенн спросил:
– Ты нашел журналиста, на которого я тебе дал установочные сведения?
– Да. Я послал за переводчиком, и, когда тот явится, ты сможешь поговорить с ним в здании фельдкомендатуры. А что это ты решил отыскать именно его?
– Он хорошо знаком с тем, что меня особенно интересует.
– С чем именно?
Они проезжали вдоль рядов уничтоженных бомбежкой домов, закопченные печные трубы которых устремлялись к небу, и лицо полковника фон Фенна казалось таким же безразличным, как и его отражение в правом боковом стекле. Некоторое время, всматриваясь в безжизненный пейзаж, он молчал, после чего
