Драгутина…
– И что он вам рассказал?
– Ничего особенно умного и хорошего. Я думаю, он повредился в уме от этой своей болезни. Вас вряд ли заинтересовала бы его полудурочная болтовня. Хотя, мне кажется, вы сами должны исповедаться передо мной…
– Должен? – Крсмана явно оскорбили эти слова. – Я ничего и никому не должен!
Неманя умолк на несколько секунд. Потом, поправив бинты, спросил:
– А самому себе?
Крсман опустил глаза. Тишина в комнате слилась с мраком. Он слышал только собственное тяжелое дыхание. Он только чувствовал кровавый запах живых ран на груди у Немани.
– Я… – Голос его стал слабым и надтреснутым. – Я начал это дело с Драгутином, чтобы поскорее и полегче заработать. Но… Я ведь даже предположить не мог… Все те лекарства, которые мы контрабандой доставили из Болгарии… Они были сертифицированы, снабжены гарантийными письмами! Откуда мы… Откуда мы могли знать, что они были…
– Поддельными?
Крсман поднял голову и посмотрел своему гостю прямо в глаза. На его взгляд в темноте ответили два красных уголька.
– Да, поддельными. Я не знал этого… Моя жена принимала некоторые из них, и я…
– Понимаю!
– Нет, не понимаете!
Неманя поднял с пола сумку и вытащил из нее бутылку. Из шкафчика над кроватью достал два стаканчика и поставил их на стол. С болезненным вздохом он сел и жестом пригласил Крсмана занять место напротив него.
– Садитесь, господин Теофилович.
Крсман было заколебался, потом осторожно подошел к столу и опустился на стул.
– Думаю, вам сейчас следует немного выпить.
Крсман молча кивнул головой.
Неманя открыл бутылку:
– «Хенесси»… Отличная вещь. Драгутин обожал его. Да и у меня нет от него иммунитета.
Они чокнулись в полной тишине. Наливая по второй, Неманя холодно произнес:
– Я отпустил Анну… Мою жену… одну, на какой-то там благотворительный бал.
Потом посмотрел в сторону, словно устыдившись чего-то.
– Я устал после сложной операции, которую делал в тот день. Знаете ли, в те годы в Белграде, кроме меня, было всего только два таких хороших хирурга. В тот вечер на балу, который организовала супруга полковника Петрича, за Анной принялся ухаживать какой-то дворянчик. Она вежливо отказала ему и вернулась домой вскоре после полуночи. Я еще не спал…
Неманя сделал хороший глоток коньяка, и его лицо исказила болезненная гримаса. Придвинувшись к столу, он перенес тяжесть тела на левый локоть. Пятна крови, проступавшие сквозь белизну бинтов, были похожи на растоптанные розовые бутоны.
– Я только заметил ее тень за своей спиной. И два этих… красных зрачка. Она не обращала на меня ровным счетом никакого внимания. Подошла к фортепиано и начала играть Бетховена… Я слушал музыку. И когда она закончила играть, подошел к ней и поцеловал. Она ответила мне поцелуем. Тут я понял, что с ней что-то не в порядке. Я едва вырвался из ее, объятий… И тут она заверещала. Я тронул пальцами то место на шее, которого за секунду до этого коснулись ее губы. На пальцах оказалась кровь. Она укусила меня… Я вновь увидел ее глаза. И ряд острых зубов. Я в полном бессилии рухнул на диван. Прямо над головой висела офицерская сабля моего отца. И тут жена набросилась на меня…
Крсман смотрел в его глаза, испускающие пурпурное пламя, пытаясь убедить себя в том, что такого просто не может быть, что совершенно невозможно поверить в подобную исповедь. Но голос майора Лукича и крепкий аромат коньяка возвращали его в действительность.
– Дотянувшись до сабли, я одним взмахом отрубил ей голову, – почти шепотом произнес Неманя.
Крсману показалось, что он отчетливо видит эту страшную сцену.
Майор Лукич привычным жестом наполнил стаканчики:
– Я слышал рассказы о вурдалаках в своей родной Шумадии и потому закопал ее голову в одном месте… а тело в другом.
– Вы не боялись, что вас разоблачат и обвинят в убийстве?
– Нет. – Неманя решительно взмахнул рукой. – Боюсь другого: как бы в один прекрасный день Анна не восстала из гроба. Боюсь, что она отыщет свою голову. И тогда пожелает навестить меня. И сыграть мне на фортепиано что-нибудь из Бетховена… То, что она играла той ночью. «К Элизе». Видите… Страх – это совсем неплохо, знаете ли… И вся эта кровь. Только это и связывает меня с тем, прежним Лукичем, которым я был до этого. Только это иногда убеждает меня в том, что я… хоть каким-то извращенным, безбожным образом… все-таки остаюсь человеком.
Крсман побоялся задать еще один вопрос, но что-то нашептывало ему, что он просто обязан сделать это, несмотря ни на что. Он допил коньяк, поставил стаканчик на стол и посмотрел Лукичу прямо в глаза:
– Скажите, это вы… Это вы разорвали немецких солдат?
– Я знал, что вы спросите меня об этом. Нет, это сделал не я. Те, кто убивает немецких солдат, куда ужаснее меня. Поверите, вам лучше ничего не знать об этих тварях и их сущности.
В это мгновение двери скрипнули, на пороге появилась Данка. Она заметила окровавленные бинты, которые хорошо просматривались под расстегнутой рубашкой Немани, потом посмотрела на мужа. Через мгновение она медленно, с презрительным выражением на лице, почти с отвращением перевела взгляд на бутылку коньяка, что стояла на столе.
– Крсман. – Голос ее был исполнен презрения. – Как ты только можешь…
– Замолчи, женщина! – оборвал ее Крсман. Данку передернуло от грубого тона мужа, к которому она совсем не привыкла. Она попыталась что-то сказать, но супруг опять оборвал ее:
– Ты что, не видишь, что мы с господином Лукичем беседуем?
– Я только хотела…
– Меня не колышет, чего ты там хотела! Ступай вниз и позаботься о домашних.
Данка вновь попыталась что-то сказать, но Крсман прервал ее окриком:
– Ну, чего ждешь?
– Я…
Данка вышла из комнаты легко и неслышно, оставив после себя едва уловимый след дорогого парфюма и оскорбленного достоинства. Крсман небрежно поднял стаканчик и произнес:
– Вы не плеснете мне еще немного коньячку, господин майор?
19
– Вы неважно выглядите сегодня утром, господин штурмбаннфюрер, – сказал Отто фон Фенн.
Генрих Канн поднял голову и ощутил боль в поврежденных ребрах. Санитар, перевязавший его сегодня утром, сделал свое дело, похоже, не самым лучшим образом.
– А вы, я вижу, напротив, пребываете в прекрасном настроении? – ядовито ответил он.
– Да нет, не очень. У нас этой ночью погибло много людей, – задумчиво произнес фон Фенн, глядя на развалины складов и казармы. – Но вас ведь это совсем не интересует?
Канн промолчал.
– Кстати, ваша резиденция полностью уничтожена.
– Я присутствовал при этом.
– Да… – Фон Фенн пожал плечами. – Мы обнаружили в развалинах четырех мертвых солдат. И еще погибла хозяйка, если я не ошибаюсь.
