Партизан ответил ему такой же улыбкой, после чего вытащил из кобуры пистолет и приставил его ко лбу.
Генрих Канн ощутил во рту нечто вроде горечи, что-то зловещее и отвратительное, смешанное с медным привкусом крови.
– Будь ты проклят… – прошептал он.
Небо и земля слились. Осталась только темная линия в том месте, где они соединились.
Длинная извилистая линия.
Длинными пальцами гармониста Светислав Петрович Нишавац взял две карты из колоды, лежащей на деревянном ресторанном столике. Партия в покер затянулась, но у сопливых пролетариев и новоиспеченных коммунистов не было никаких шансов устоять перед довоенным каталой. Он прилично уделал их, и на столе был порядочный куш: несколько пачек сигарет, банка топленого сала, два кило сахара, пара плиток шоколада, бутылка французского коньяка и новые, почти не ношенные, лаковые ботинки.
– Что у тебя? – спросил Бранко Девич, референт народного комитета из Каменицы, уставившись на него из-за своих пяти карт.
– Есть кое-что… – растерянно пробормотал Нишавац. – А ты? Даешь сверху?
– Ставлю.
– А что именно? Надо ведь хоть что-то поставить. Я все принимаю: шоколад, сигареты, муку…
– Ну-у, у меня ничего такого нету.
– Тогда пасуй!
– Подожди, – разволновался Девич и нагнулся к сумке, которую он повесил на спинку стула.
Он пошарил в ней и вытащил продолговатый металлический предмет, который осторожно водрузил на стол.
– Что это у тебя такое?
– Да мы тут один дом разбирали на кирпичи, который бомба разнесла, – начал Девич. – Знаешь, тот, на горе Калач, где тот эсэсовец Канн ночевал. Тот, что сильно расстреливать любил.
– Ну, знаю. И что с того?
– Ну, вот… Ребятня нашла в развалинах, а я отобрал. Может, стоит чего…
– Этот вот?
Нишавац левой рукой взял металлический предмет и принялся рассматривать его, обратив внимание на измазанное грязью лезвие, деревянную рукоятку и такое же большое яблоко на ней.
– Поп Спира из Пантелеймоновой церкви говорит, что это римский меч, – объявил Девич, прикрыв рот своими пятью картами.
– Римский меч? А пошел бы ты, Бранко, – съязвил Нишавац, опуская меч на стол между пачками сигарет и жестяной банкой, на которой кто-то не шибко грамотный написал: «Сало свеное топленное». – Да ты только посмотри на него. Если бы настоящий был, а то и позолоты вовсе нет, да и украшений никаких. А это… Да он ничего не стоит!
– Может, и недорогой, но всё за него чего-то могут дать.
– Ладно, беру. Открывайся.
Девич выложил карты на стол. Три валета и две дамы.
– Сильная карта… – спокойно отреагировал Нишавац.
– А ты думал, нет? – довольно осклабился референт.
– Но не старше моего каре королей!
Нишавац открылся, и Девич не захотел верить собственным глазам.
– Мать твою перетак! Где же ты научился рубиться в покер?
– Нигде, я от рождения везучий. Я бы даже сказал, что от рога, да только вы, коммуняки, Бога отменили…
– Так ты еще и шутковать вздумал, да? А знаешь ли ты, что мы азартные игры тоже запретили?
– В сам деле? Так чего ж ты тут за столом сидишь? Пришел свои права качать?
– Не ссы против ветра, Нишавац! Промахнуться можешь!
– Сам не ссы, а все, что на столе, – мое!
Девич в бешенстве махнул рукой, встал из-за стола, прихватив опустевшую сумку, и отковылял к стойке, чтобы хлебнуть там напоследок ракии и запить ее чашкой кофе. Нишавац лукаво улыбнулся, взял со стола лаковый ботинок и приложил к своей подошве, дабы убедиться, что размер выигрыша ему подходит. Пока он был занят этим, к нему подошел мальчишка в драных штанах и шерстяном свитере. Нишавац поднял голову и измерил его взглядом:
– Надо чего, малый?
Мальчишка протянул левую руку и раскрыл свою маленькую ладонь. Она была черной, – наверное, он воровал уголь со складов на железной дороге: для детишек из Черной слободы и Цыганского квартала это был единственный способ не помереть с голоду. На его черной ладошке две белоснежные игральные кости выглядели как два квадратных глаза на лице демона.
– Отдам тебе за две шоколадки, – предложил мальчишка.
Нишавац вернул ботинок на стол, покачал головой и протянул ему две выигранные в покер плитки шоколада. Мальчишка опустил кости на стол перед ним.
– Как тебя зовут, малый? – спросил Нишавац.
– Шабан.
– Хочешь, дядя Света научит тебя играть в барбут?
– А что это за дядя Света?
– Это я, блин! Светислав Петрович Нишавац. Немножко на гармошке играю, немножко дураков обдираю.
– Тогда хочу, – согласился мальчишка.
– Ладно, садись сюда. Смотри, это тебе кости… Запомни, на них шесть чисел, потому что у них шесть сторон. И еще запомни: шесть – это число дьявола. Потому-то и игра в кости – от дьявола. Если не веришь, спроси вот эту улитку. – Нишавац указал пальцем на белый расшитый передник, висевший на стене: на нем была изображена веселая улитка с длинными рожками и большой раковиной на спине.
– А при чем здесь она? – смутился Шабан.
– Да вот, видишь, слыхивал я, что одна такая улитка играла-играла да и проиграла свой домик и стала слизнем. Запомни это как следует, – велел Нишавац и тут же окликнул хозяина. – Божа! Принеси-ка стакан, да побольше! И собери все это со стола да унеси за прилавок. Я потом заберу.
Божа Крстич подошел к столу, где Нишавац развлекался с мальчишкой, и принялся собирать добычу. Взяв в руки длинный гладиус, он сначала с интересом оглядел его, после чего спросил гармониста:
– А что с этим мечом делать?
– Брось его вон в тот деревянный ларь, – небрежно ответил тот. – Видишь ведь, что это старье какое-то, копейки не стоит…
– Как скажешь. – Хозяин Божа пожал плечами и вернулся за стойку.
Нишавац взял в руку кости, на счастье дунул на них, бросил в стакан, потряс им и опрокинул на стол.
Кости вылетели как из пушки, пролетев вдоль красной полоски на грязной скатерти.
После освобождения Ниша Красной армией и партизанами молодая коммунистическая власть, прикрываясь желанием наказать военных преступников, в ряде сфальсифицированных и юридически ничтожных процессов в период с 1945 по 1959 год реквизировала практически все имущество у большинства капиталистов Ниша. Крсман Теофилович не попал в ее сети, поскольку вовремя эмигрировал в Великобританию через Италию и Францию. Он скончался от сердечной недостаточности в Ливерпуле в 1974 году. Потомков после себя он не оставил.
Более ста семидесяти судов немецкой Черноморской флотилии, затопленных в ходе операции «Дунайский колдун», так и лежат на дне реки в окрестностях Прахова. Это самое опасное для судоходства место на Дунае. Полковник Отто фон Фенн, старший офицер, отвечавший за проведение этой операции, упоминается только в связанных с ней документах.
