XIV. Женихи набивают брюхо
В один прекрасный день — если это был день, конечно, — я гуляла по лугам, пощипывая асфодели, и вдруг наткнулась на Антиноя. Он обычно щеголяет в лучшем плаще и хитоне, с золотыми пряжками и прочим, напустив на себя воинственный и надменный вид и отталкивая прочь с дороги встречных духов, но при виде меня тотчас принимает облик трупа, залитого кровью и с торчащей из шеи стрелой.
Антиной первым из женихов пал от руки Одиссея. Спектакль со стрелой он затевает мне в упрек, но мне и дела нет. Этот тип как был при жизни ходячей чумой, так и остался.
— Приветствую, Антиной, — сказала я. — Вынул бы ты эту стрелу, что ли.
— Это стрела моей любви, о божественная Пенелопа, о прекраснейшая и разумнейшая из жен, — ответил он. — Хоть она и пущена из лука славного Одиссея, но жестоким лучником, направившим ее в цель, был сам Купидон. Я ношу ее в память о той великой страсти, что я питал к тебе и унес с собою в могилу.
Трепать языком в таком духе он мог до бесконечности: сказывалась практика, которой при жизни ему хватало.
— Ладно тебе, Антиной, — перебила я. — Мы мертвы. Что толку нести всю эту чушь? Здесь ты этим ничего не добьешься. Все и так знают, какой ты лицемер, — нет нужды лишний раз это доказывать. Так что будь паинькой, убери стрелу. Она тебе не к лицу.
Он бросил на меня печальный взгляд — глаза у него были как у побитого спаниеля.
— При жизни беспощадная, безжалостна и в смерти, — вздохнул он.
Но стрела исчезла и пятна крови тоже, и зеленовато-бледное лицо вновь стало нормального цвета.
— Спасибо, — сказала я. — Так лучше. Теперь мы можем поговорить как друзья, и, как друг, объясни мне наконец: почему вы, женихи, рисковали жизнью, так возмутительно обращаясь со мной и Одиссеем, и не однажды, не дважды, а долгие годы? Ведь вас предупреждали. Прорицатели предсказывали, что вас постигнет беда, и сам Зевс посылал птичьи знамения и вещие раскаты грома.
Антиной вздохнул.
