Тем временем миссис Грант увела с собой хозяйку и переодела её. Когда Маргарет вернулась, она была немного спокойнее, хотя её не оставляла нервная дрожь и лицо её было белым как мел. Я держал турникет и видел, как взгляд её опустился на кисть отца, а затем обежал комнату, то и дело останавливаясь на каждом из присутствующих, но, казалось, не находил утешения. Для меня очевидным было, что она не знала, с чего начать и кому довериться, и, чтобы успокоить её, я сказал:
– Со мной уже все в порядке, я просто заснул.
Чуть задыхаясь, она тихо ответила:
– Просто вы заснули! Но мой отец оказался в опасности! А ведь я думала, вы настороже!
Я ощутил укол правды в её упрёке, но мне очень хотелось помочь ей, и я продолжал:
– Просто заснул. Это весьма плохо, я знаю, но дело обстоит не так уж «просто». Не прими я определённых предосторожностей, я мог бы сейчас уподобиться нашей сиделке.
Девушка живо глянула на зловещую фигуру, сидевшую прямо и напоминающую раскрашенную статую, и лицо её смягчилось. С обычной своей вежливостью она извинилась:
– Простите меня! Я не хотела быть грубой, но я так расстроена и боюсь, что едва понимаю, что говорю. Ах, это ужасно! Каждую минуту я опасаюсь новой беды, кошмаров и тайны.
Эти слова кольнули меня в самое сердце, и я обратился к ней, чтобы облегчить её горе:
– Не думайте обо мне! Я не заслуживаю этого. Я был на страже, но я заснул. Могу лишь сказать, что не хотел этого и пытался избежать, но сон охватил меня незаметно. Впрочем, все позади, и его не вернёшь. Быть может, когда-нибудь мы поймём эти события, но сейчас давайте попытаемся добраться хоть до какого-то объяснения случившегося. Расскажите мне все, что помните!
Пожалуй, усилие вспомнить несколько оживило девушку. Немного успокоившись, она заговорила:
– Я спала и внезапно проснулась из-за ужасного чувства, что отцу грозит большая и неминуемая опасность. Вскочив, я побежала в чем была в его комнату. Там была кромешная тьма, но, когда я открыла дверь, света оказалось достаточно, чтобы я увидела ночную рубашку отца и поняла, что он лежит возле сейфа, точно там же, где и в первую ужасную ночь. Затем я, кажется, на миг обезумела, – она смолкла и вздрогнула.
Мой взгляд поймал сержанта Доу, все ещё крутившего в руках револьвер. Не отрываясь от работы над турникетом, я спокойно заметил:
– А теперь расскажите нам, сержант Доу, куда вы стреляли?
Полисмен собрался с мыслями, и в этом ему помогла привычка подчиняться приказам. Оглядев оставшихся в комнате слуг он сказал с важностью, присущей представителю закона, обращающемуся к посторонним:
– Вам не кажется, сэр, что мы должны позволить слугам уйти? Тогда мы сможем лучше углубиться в дело.
Я одобрительно кивнул, слуги поняли намёк и удалились, хотя и неохотно. Когда последний из них закрыл за собой дверь, детектив продолжил:
– Пожалуй, лучше я расскажу вам о своих впечатлениях, сэр, чем просто перечислю мои действия. То есть, насколько я помню их. – В манере его появилось глубокое почтение, вероятно, возникшее из-за того, что собственное положение казалось ему довольно неловким.
– Я отправился спать полуодетым – как и сейчас, положив револьвер под подушку. Это было последнее, о чем я подумал. Не знаю, как долго я проспал. Я выключил электричество, и было довольно темно Мне показалось, будто я слышу крик, но я не уверен в этом, потому что чувствовал тяжесть в голове, как бывает у человека, которого слишком быстро вызвали на службу после дополнительной работы. Но сейчас, конечно, было по-другому. Итак, первое, о чем я подумал, был револьвер. Вынув его, я бросился на площадку. Затем услышал вопль, или, скорее, зов о помощи, и вбежал в эту комнату. Она была темна, потому что лампа возле сиделки была потушена и единственный свет падал с площадки, через открытую дверь. Мисс Трелони стояла на коленях возле отца и кричала. Мне показалось, будто что-то движется между мною и окном, и, поскольку я с трудом соображал и был полусонным, я выстрелил в это нечто. Оно немного продвинулось вправо и оказалось между окнами – я выстрелил снова. Затем вы поднялись с большого стула и подошли с этаким закутанным лицом. Мне показалось – ведь я с трудом соображал и был полусонным, поэтому, сэр, вы непременно примите это в расчёт – показалось, будто вы и есть это самое существо, в которое я стрелял. Так что я собрался выстрелить снова, когда вы сняли повязку.
Тут я спросил у сержанта, чувствуя себя при перекрёстном допросе как рыба в воде:
– Вы говорите, я был тем существом, в которое вы стреляли. Каким существом?
Сержант почесал голову, но не ответил.
– Продолжайте, сэр, – настаивал я. – Что это за существо и как оно выглядело?
Ответ был тихим:
– Не знаю, сэр. Мне показалось, будто там что-то было, но что это и на что оно похоже, я не имею ни малейшего понятия. Наверное, это случилось из-за моих мыслей о пистолете перед тем как заснуть и из-за того, что я пришёл сюда ничего не соображая и полусонный – факт, который вы, сэр, надеюсь, обязательно припомните в будущем. – Он цеплялся за этот образчик извинения, словно за спасательный круг.
Мне не хотелось сердить его; напротив, я желал иметь его среди союзников. К тому же со мной была тень собственного промаха, и поэтому я сказал ему как можно мягче:
– Совершенно верно, сержант! Ваш поступок был правильным, хотя принимая во внимание ваше полусонное состояние и возможное воздействие странного влияния, заставившего меня заснуть и ввергнувшего сиделку в каталептический транс, следовало ожидать, что вы погодите и взвесите обстоятельства. Но позвольте мне, пока события свежи, взглянуть на то место, где вы стояли, и на то, где сидел я. Мы сможем проследить траекторию ваших пуль.
Перспектива действия и привычное профессиональное задание, казалось, немедленно взбодрили его, и, работая, он казался другим человеком. Я попросил миссис Грант подержать турникет и, подойдя к нему, посмотрел в темноту, куда он указывал. Глядя, как он показывает мне место, где стоял тогда и с деловым видом вынимает револьвер из особого кармана, чтобы сподручнее было указывать, я не мог не отметить
