преподнести информацию, чтобы ее снова не унесло в страну безумия.
Запив чаем сладкое варенье, папа набрал в легкие воздуха и отчитался:
– Марина, она… Нормально все. У нее. Хорошо. Работает и…
– Вы встречаетесь? – прервала я блеянье папы.
Отец снова вздрогнул. Бровки его сложились домиком. Он совсем растерялся.
– Чего ты боишься, папа? Просто скажи! Мне не безразлично, что происходит в твоей жизни, – произнесла я зловеще, смакуя отцовское напряжение.
«Я могла бы быть психологом», – пронеслось в моей голове. Я сканировала папино состояние, и мне даже казалось, читала его мысли. Душонка его трепетала в субтильном дряхлеющем теле, будто я, угрожая страшными пытками, выведывала военную тайну у партизана Ивана!
– У вас все в ажуре? Лямур? – не унималась я.
– Да, все как бы… идет…
– Куда?
Папа совсем отчаялся, не зная, как ответить на вопрос.
– Куда идет? К свадьбе?
– Я ведь женат на твоей матери, а она не даст мне развода, – сознался папа и уставился в кружку.
– Вы с матерью говорили по поводу развода? Папа кивнул.
– Во время моей болезни?
Иван Павлович смотрел на меня с мольбой прекратить допрос, но я должна была знать всю правду! Я должна была знать! Ведь от этого зависело многое: мои горизонты, моя судьба, мое счастье!
– То есть пока я билась в конвульсиях, вы с матерью занимались собой! – вывела я.
Папа вдохновенно оправдывался, разъяснив, что о разводе он просил мать в тот роковой день, когда я слегла.
– Я не могу жить рядом с чудовищем. Я мерзну рядом с ней. Она отравляет мою жизнь! – разоткровенничался отец.
Видимо, Голубева вселила в него уверенность, и проблески геройства пробивались сквозь мягкотелость стареющего преподавателя. Иван Павлович деликатно попросил оставить разговор о нашей беспутной мамаше и переключился на меня.
– Скажи мне, дочь, почему у тебя нет подруг? – заинтересованно вопрошал он.
– Потому что в них нет необходимости. Мне от них ничего не нужно.
– Что значит «ничего не нужно»?
– То и значит! Человеческие отношения – это набор взаимоуслуг! В том числе и дружба!
Папа озадачился моей философией и налил себе еще полную кружку чая, вероятно подозревая, что разговор будет долгим.
– Для чего нужны друзья, – продолжала я размышлять.
– Чтобы пожаловаться на дырявую жизнь… чтобы обратиться за помощью в той или иной ситуации… Но ведь это небескорыстно! Человек, оказавший услугу, ждет отдачи. А значит – это товарооборот.
Ивану Павловичу нечего было возразить. Я видела, что он не согласен, но вот только бить мою карту ему было нечем!
– А как же любовь? – спросил он растерянно.
– Любовь – тоже взаимодействие. Я хочу заполучить человека в свою жизнь для определенных целей: секс, благосостояние, общение…
– А просто любить ты не можешь? – Своим вопросом папа выбил меня из колеи.
«Просто любить» – как это? Мы любим за что-то… За достоинства… за удобство совместного пребывания… Вопрос папы был неправильный и неудобный. Но я не подала виду что Иван Павлович загнал меня в тупик, и тактично выкрутилась:
– Мы говорили о друзьях, папа. Так вот, я не нуждаюсь в них! Чтобы плакаться – у меня есть ты.
– Я тоже часть товарооборота… Судя по твоим размышлениям.
– Конечно, – торжествовала я, высоко подняв кружку чая, словно бокал. – Я же сказала: абсолютно все человеческие отношения строятся на взаимодействии. Мы обращаемся к людям в том случае, если нам от них что-то нужно!
Мысли в отцовской голове громко скрипели, а я сдерживала смех. Мозг папы завис, как устарелый компьютер.
– И все-таки подруги нужны! – возродился папа из пепла мыслей, словно птица Феникс. – Я подумал, что может вам с Маришей…
– Нет, папа! – отрезала я.
Теперь была моя очередь нервно поглощать варенье.
– Просто послушай меня, – осторожно пристраивался Иван Павлович. – Тебе было нелегко… и с мамой, и без нее… Но должно быть общение, нормальное человеческое…
– Мне достаточно общения, папа! – возмущалась я. – Мне проще общаться с мужчинами! С тобой у нас много общих тем!
– Я говорю о сверстниках… Тебя надо больше общаться с людьми твоего возраста. Марина готова с тобой дружить и считает…
– Вы обсуждаете меня с Голубевой? Папа?! – Моему возмущению не было предела. – Я запрещаю тебе, слышишь? Запрещаю обсуждать мою жизнь с ней!
Я выбежала из кухни и скрылась в своей комнате.
На листочке из блокнота я написала:
Гнилые ступени
Мало что радовало, я испытывала дефицит положительных эмоций. А когда на душе кошки скребут, нужно какое-нибудь событие яркое и оживляющее! Слава Богу, когда есть в жизни доза позитива, которая временно отвлекает тебя от тягостных и черных мыслей. Я позвонила Эдуарду. Его родной голос согревал меня теплом, я мечтала о встрече, но это было невозможно – он находился в командировке. Мой принц обещал мне обозначиться в моей жизни по возращении.
Отчаянье превратило мой дом в тюрьму. Я несколько дней не выходила из комнаты, ощущая себя монахом в келье. Свое состояние я выплеснула на бумаге, написав красивым почерком:
Записку я запрятала в медведя и продолжила горевать над своей несовершенной судьбой. В дверь тихонько постучали.
Через мгновенье в комнате появилась голова папы и звонко произнесла:
– Тебе звонит Максим.
– Скажи, что меня больше нет, – загадочно произнесла я.
– Поговори с ним. Он все-таки твой начальник.
«Он мой любовник», – чуть не сорвалось с моего языка, но я сдержалась. Информация о том, что нас с Максом связывают сексуальные отношения, была лишней для папы. Уж очень не хотелось, чтобы он
