Акценты и истины
Я сидела на диване и смотрела в черный квадрат выключенного телевизора. В комнате было темно и тихо. Зашуршали обои – я вздрогнула и стала вглядываться в предметы, которые меня окружали. Сердце забилось от непонятного страха, вдруг охватившего мое естество.
– Не бойся, – прошептал кто-то мне на ухо.
Я медленно повернула голову, рядом со мной сидела мама…
Все внутри сжалось, я хотела закричать, но звук не выходил из горла. Мама рассматривала меня молча. Ее взгляд светился нежностью. Я успокоилась. Мы глазели друг на друга, никто из нас не нарушал благословенную тишину, царившую в доме. Как хорошо ее накрасили, теперь она всегда будет такой красивой, – пронеслось в моей голове. Мама только улыбнулась в ответ, казалось, она знает, о чем я думаю.
– Ты хорошо выглядишь, мама, – прошептала я. Она кивнула в знак благодарности.
– Я все время думала, что ты всего лишь спишь. И в любую секунду проснешься и встанешь, – сказала я немного уверенней.
– А тебе бы этого хотелось? – вдруг заговорила она.
– Очень. У тебя, оказывается, горбинка на переносице… Я и не замечала ее раньше.
– У меня с детства.
– И родинка. С правой стороны на шее.
– Правда?
– Правда. И ты так молодо выглядишь… выглядела! – испуганно произнесла я и уставилась на маму.
Я изучала лицо Майи широко распахнутыми глазами, словно впервые ее видела. Яд ссор отравил наши взаимоотношения, я лишила себя возможности любоваться ее красотой.
– Жаль, что твой папа этого не замечал, – произнесла мама с отчаяньем. – Если бы он уделял мне внимание… хотя бы немного… Просто оторвал бы взгляд от своих бумаг, посмотрел бы на меня и улыбнулся. Я бы чувствовала, что нужна ему. И ничего бы не было: ни ловеласа, ни ухода… За что он так со мной?
– Он ведь тебя любил…
– Он любил себя, Аленушка, себя. И свою любовь ко мне… Мама немного помолчала, затем добавила с горькой усмешкой:
– Я просто хотела привлечь его внимание. Сместить акцент.
– Ты хоть немного была счастлива? – спросила я осторожно.
– Да. Я была счастлива, когда родилась ты.
– Правда?
Крупные слезы потекли по моим щекам. Внутри открылась бездна холода, зубы мои начали стучать.
– А почему потом все изменилось? – выдавила я, сжимаясь в комок.
– Из-за обстоятельств.
– Это же неправильно.
– Что неправильно, дочь?
– Так жить – это неправильно.
– Все так живут, – пожав плечами, произнесла мама, а потом добавила уверенно: – Все!
Я хотела возразить. Мысленно перебирая знакомых мне людей, я пыталась вспомнить хотя бы одну счастливую семью, но, к сожалению, ни одного примера на ум не приходило. Неужели мама права?!
– Я хочу тебе кое-что сказать, – тихо сказала моя родительница с лучезарной улыбкой. – Я тебя очень…
Но она не договорила, громкий стук в дверь испугал ее, она уставилась в темную дыру-прихожую, будто сейчас оттуда выскочит сам черт. Стук повторился.
– Не уходи, не уходи, – шептала я, направляясь к входной двери.
Щелкнув замком, я быстро вернулась обратно в комнату, но мамы уже не было… – Ушла, – прошептала я безнадежно.
В зале появился Макс. Он был взъерошенный и таращился на меня пустыми глазами, будто его разбудили минуту назад.
– Зачем ты пришел? – спросила я зло.
– Мне показалось, что тебе плохо. Точнее, я почувствовал… и решил навестить тебя и поддержать.
– Это очень мило с твоей стороны. Спасибо.
Я бродила по темному залу и заглядывала в углы и укромные места, надеясь увидеть там Майю. Не обнаружив ее, включила торшер. Комната наполнилась тусклым светом. Я снова обеспокоенно обвела гостиную взглядом, но моей мамы нигде не было.
– Я и не надеялся, – растерянно сказал Макс.
– На что ты не надеялся?
– На то, что ваше величество примет меня.
Я внимательно смотрела на мужчину, с которым меня практически ничего не связывало. Мне не хотелось даже дотрагиваться до него. Чужд, – твердил мой разум. Лучики– морщинки рассыпались возле его слегка прищуренных глаз, прибавляя возраст. При свете торшера он казался очень старым.
– Наше величество примет вас, но только платонически, – сказала я холодно. – На большее не рассчитывай.
– Разве я варвар! В такой день, – возмутился мой бывший любовник и даже возвел руки к потолку, как артист в греческой трагедии.
– Какой день? – с иронией спросила я его.
– Ну… скорбный.
– Почему скорбный, ведь говорят, что там хорошо.
– Неизвестно. Смотря, куда тебя отправят: в ад или рай.
– В рай, обязательно в рай, – прошептала я задумчиво.
– Почему?
– Потому что ад на земле. Разве ты не понимаешь?!
Меня снова охватил жуткий холод, я взяла с многострадального дивана плед, чтобы хоть немного согреться.
– Как твоя супруга? – строго спросила я Максима.
– А что? – растерялся он.
– Не собирается на себя руки наложить?
– С чего ты взяла? – удивленно спросил Макс.
– Когда забирали маму из морга, там сказали, что идет волна самоубийств женщин за сорок.
– Может, это модно? Женщины западают на модные тенденции.
Я сверлила Макса взглядом. Он прятал глаза и топтался на месте, смущаясь, как школьник.
– Ты права, очень неудачная шутка, – начал он оправдываться.
– Почему же, очень смешно ты предположил, – отозвалась я задумчиво. Я снова обошла комнату и, убедившись, что мы с мужчиной не моих грез все-таки одни, уселась на диван, после чего таинственно произнесла:
– Только моя мама не из-за моды…
– А зачем?
– Ее никто не любил. Точнее, она этого не ощущала. – Я ужаснулась, потому что поняла, что нашла ключ ко всем своим несчастьям.
Нелюбовь – вот основополагающая причина моих самоистязаний. Я казнила себя за отсутствие чистых, искренних чувств и ощущений. «Любовь – это поэзия и солнце жизни» – сказал кто-то из классиков. В моем тусклом существовании не было ни солнца, ни поэзии.
– Разве это повод?
– Еще какой. Так страшно, когда тебя любят только теоретически, на словах. А практически ты не нужен.
Меня охватило волнение. Истина больно обжигала мое сознание. Это было настоящей пыткой. Я
