французского, изображал жителя заграницы, как брал дорогие вещи у приятелей, чтобы очаровывать прекрасную Майю… Это было сказочно романтично…
– Не думаю, что это хорошая идея. Потом как-нибудь твой папа расскажет тебе все, что ты попросишь, – строго сказала Голубева видимо примеряя роль мачехи. Принцесса Мариша положила свою тоненькую ручку на папино колено. Я вопрошающе посмотрела на своего предка, но он лишь развел руками.
– Зачем тогда весь этот балаган? – сдерживая слезы, воскликнула я.
– Какой балаган? – недоумевал папа.
– Поминки.
– Так ведь положено девять дней отмечать, – вписалась в наш разговор папина радость.
«Отмечать», – фыркнула я, понимая свое поражение. Маленькая птичка с тоненьким голоском завладела ключиком от сердца Ивана Павловича. Пчелка Майя, отравляющая нашу жизнь, устранена, и путь расчищен для бывшей одноклассницы, так цепко держащей в своих маленьких ручках потрепанное сердечко папы. Сославшись на то, что у меня схватило желудок, я ушла в свою комнату, оставив голубков вдвоем справлять поминки по моей маме.
Я улеглась на кровать и глухо зарыдала. Как жить дальше – я не представляла. Ночной визит мамы разделил мое сознание на две части: одна сокрушалась о том, что жизнь ее была пропитана отсутствием любви, а жало, как оказалось, всего лишь оружие, которым вынуждена была защищаться несчастная Пчелка Майя; другая – прокручивала киноленту под названием «Похищенное детство». Из моего сердца ушла ненависть. Теперь я понимала ее и жалела.
Дверь скрипнула и на пороге моей комнаты появилась Голубева. «Наш бабий поединок, похоже, продолжится», – думала я, украдкой смахнув слезинки.
Папина любовница кашлянула и натянуто произнесла:
– Я очень хочу, чтоб мы с тобой подружились.
– Оно тебе надо?
– Нет. Ваня меня попросил.
«Эх, Ваня, Ваня», – хотелось произнести нараспев. Я теряла папу со скоростью света.
– Ну, так что? – требовательно вопрошала возлюбленная папы. – Мы же можем хотя бы не быть врагами. Неужели тебе трудно?!
– Нет, не трудно, – процедила я сквозь зубы.
Мне хотелось размазать эту писклявую навязчивую блондинку об стену.
– За что ты на меня сердишься? За то, что я его люблю? – продолжала она щебетать.
Я молчала. Неужели этой тупой курице не понятно, что она влезла в чужой дом, словно вор! Она – злобный вирус, разрушающий остатки моей семьи.
– Эгоистка чертова. Тебе ведь наплевать на отца. Ты, кроме слов «я» и «мне», ничего не знаешь. Почему ты не даешь ему шанс? – возмутилась Голубева.
– Шанс на что?
– На счастье. Ведь ты же знаешь, как для него важно твое мнение. Он не женится на мне из-за тебя! Он ждет, когда ты устроишь свою судьбу, чтобы потом начать заново строить свою жизнь. Отпусти его, а? Просто отпусти. Дай ему воздуха. Он задыхается.
– Он что, болен? – медленно произнесла я.
– Он задыхается от отсутствия свободы.
Я это уже слышала… в детстве… Итак, я вернулась к основной траншее, которую небезуспешно рыла в течение определенного количества времени. КС! Папина любовница утверждала, что я не даю ему дышать и ограничиваю его свободу. Сначала задыхалась мама, а теперь папа… Им просто плохо, что у них есть я.
– Ты должна уехать, – огорошила меня Голубева.
– Куда?
– Я не знаю. Придумай что-нибудь. Ты всегда была авантюристкой.
Я дожила до благословенного момента, когда новая жизнь папы выдавливает меня из собственного дома. Мои демоны снова зашелестели в сознании, подсказывая сценарии мести. Я гнала прочь жуткие мысли. Я посмотрела на Голубеву исподлобья, она даже задрожала… Что-то напугало ее в моем взгляде, и она залепетала, отступая назад:
– Ну что ты… Я ведь тебе не говорю, чтоб ты совсем… Отдохни нервы подлечи, развейся. Посмотри на себя?! На кого ты похожа?
– Зачем тебе это?
– А я замуж хочу. Мне уже не 20. И детей пора заводить. Это ты болтанка, залетишь – не побрезгуешь. А я совсем другое дело, – разоткровенничалась моя бывшая одноклассница.
– Но ведь он старый, Марина. Скажи честно, почему ты с ним?
– Я же сказала: я хочу семью.
– А как же школьная легенда про неземную любовь? Как его звали… Эдик?
– Не важно, как кого звали. Сейчас есть Ваня. Все! – взбрыкнула невеста отца.
Я действительно не понимала, зачем красотке Голубевой неудачник Иван Павлович, и хотела выяснить истинную причину. Любовницей я могла ее представить, конечно, с натяжкой, но вот верной супругой – такой перспективы я не видела.
– Все равно не понимаю тебя! – усмехнулась я. – Ты так и не ответила на мой вопрос!
– Ну а тебе Максим зачем? – вопрошала вместо ответа Голубева, гордо вскинув голову.
Я разозлилась на папу. Видимо, ему совсем не о чем говорить с этой дурехой, раз он обсуждает с ней мою личную жизнь.
– Макс – это эксперимент. Мне было любопытно и все.
– Что любопытно? Сможет – не сможет? – не унималась навязчивая невеста.
– Нет. Мне нужно было плечо, мужское, надежное.
– Видишь, оказывается, мы с тобой понимаем друг друга. Спать пора!
– Ты что, у нас останешься?
– Да. Спокойной ночи, – нагло ответила гостья и закрыла за собой дверь.
Мои демоны снова властвовали над моим сознанием. Я терзала образ бывшей одноклассницы и наслаждалась кровавыми картинами. Она была тихоней в школе. Девочка со светлыми волосами и большими грустными глазами. Круглая отличница с примерным поведением. В нее влюблялись одноклассники и безответно сохли по недоступной кукле. Она принимала ухаживание кого-то вне школы. Девчонки ей завидовали, потому что все, кто его видел, как одна твердили, что он самый красивый парень на свете. Его звали Эдуард (всех самых прекрасных мужчин на свете так зовут, я уверена). Ходили слухи, будто любимица преподавателей Марина сделала аборт в старших классах. Тихой сапой… Вот такие люди и опасны, потому что никогда не знаешь, когда получишь под дых. Я все больше ненавидела ее. «КС» – клеймил меня разум…
Прах моей мечты
Я не могла спать, меня терзали мысли. Больше всего возмущал факт, что в спальне родителей теперь новое тело. Я пошла на кухню, чтобы испить чаю. Вдруг раздался звонок телефона. Я взяла трубку и услышала голос моего принца – Эдуарда. Лучик счастья проник в мое темное жизненное царство. Я начала что-то тараторить, весело смеясь. У меня получалось произносить текст легко и непринужденно. Он молчал и слушал весь бред, который я изливала в трубку.
– Это уже неприлично! Я все трындычу, как Трындычиха, а ты меня слушаешь! – сказала я задорно загрустившей трубке. – Я просто обязана задать тебе дежурно– вежливый вопрос: как у тебя дела?
Эдуард тяжело вздохнул и попросил приехать к нему. Было поздно. Но он очень настаивал на встрече. Я предложила альтернативу – встретиться в нашем парке, там, где мы нашли друг друга. Мой заботливый приятель заявил, что на улице слишком холодно, и снова стал умолять приехать к нему домой. У меня было много аргументов не в пользу поездки. Все я не стала перечислять и акцентировала его внимание на самой главной проблеме: ожидание такси может затянуться на долгое время.
Эдуард внял моим мольбам и решил, что, если гора не идет к Магомету, значит, я должна ждать ночного
