– Она сказала, что ты любил себя и свою любовь к ней, – промолвила я, завороженно, наблюдая как разноцветные кругляшки превращаются в малюсенькие осколки.
– Да пошла она! Надеюсь, она попадет в ад! Ненавижу ее!
Тарелки закончились, но истерика папы была в зените. Иван Павлович принялся громить кружки.
– Она сказала, что не чувствовала любви.
– Это я не чувствовал… Понятно?!
– Я тоже не чувствую… Ничего не чувствую. Мне так страшно, папа.
Мне хотелось остановить этот страшный карнавал цветных осколков.
– Я всегда жил только ради нее. Я старался! – продолжал буйствовать отец.
Осколок кружки отломился и скользнул по моей щеке. Порез начал кровоточить. Папа замер.
– КС, – прошептала я, размазав кровь по своему лицу.
– А теперь у меня наконец-то есть шанс чувствовать себя мужчиной, а не тряпкой, – задыхаясь, выдавил папа, глядя сквозь меня.
– У меня такое ощущение…
– Потому что Мариша – она ангел, мой ангел.
– … что я скоро умру…
– И я все сделаю, слышишь?
– …от отсутствия любви.
– Я сделаю все, что бы мы с ней были счастливы.
Аудиенция закончилась. Отец развернулся и вышел из кухни, оставив кровоточащую дочь в осколках посуды. Я потеряла его. Навсегда. Это было прощание… Болезненно—истеричное прощание моего отца с прошлым… Мне представился маленький остров, на котором я одиноко стою и наблюдаю, как маленькая спасательная лодочка уплывает прочь, оставляя меня одну… Весла ее звонко шлепают по воде, спина гребца Ивана Павловича ссутулена…Он так торопится быть счастливым…
КС…
День рождения лишнего человека
Делая вид, что все хорошо, я продолжала жить. Я боролась с темными силами, устраивающими революцию внутри моего сознания. Мама больше не появлялась… Голубева, к моему счастью, ночевала в ее спальне только в выходные дни и праздники. Видеть любовницу папы каждый день – сверхдоза для моего естества. С Максом нас связывал телефонный треп. Мы болтали, как старинные приятели-пенсионеры, о погоде и новостях по телевизору. Ни слова о сексе, свиданиях. Эдик пропал. Мы больше не общались. Я мечтала сохранить приятельские отношения, но позвонить первой не могла себе позволить. Уж слишком было уязвлено мое самолюбие и ранено любящее сердце.
Я проснулась раньше будильника и, кутаясь в теплое одеяло, рисовала картину дня: я приду на работу, меня поздравят скромным букетом цветов и открыткой с дебильным стихотворением, затем вручат подарок – очередной комплект постельного белья – это все, на что хватает фантазии околопятидесятилетних женщин-бухгалтерш. Конечно, я принесу торт, который купила вчера вечером, и в обед мы попьем чай, меня снова поздравят формально, пожелают что-то типа мужа богатого и деток здоровых, а потом разбредутся по рабочим местам. Я с нетерпением буду ждать окончания рабочего дня, чтобы умчаться с нудной работы домой.
Меня встретит папа. Конечно, не хотелось бы видеть его голубку, но, даже если она выдавит из себя пару теплых слов, натянуто улыбаясь, я восприму это, как должное. Мы посидим на кухне, выпьем немного шампанского с клубникой – я видела их в холодильнике (видимо, папа приготовился к празднику). Макс заедет вечером, и мы отправимся в самый шикарный ресторан. А потом будет гостиница… Ну и ладно! Зато Макс будет особенно стараться, купая меня в неге и ласках. Сценарий очередного дня рождения выглядел банально и предсказуемо, но я рада была и этому! Главное – внимание, остальное лирика!
Рабочий день прошел, как я и предполагала. Главбух залихватски прочитала стихи с открытки, остальные дамы-коллеги поаплодировали и вяло прокричали «поздравляем». Правда, вместо ожидаемого свертка с постельным бельем мне вручили идиотскую вазу бледно-зеленого цвета с маленькими лепными розочками.
– Как сапожнику негоже дарить сапоги, так бухгалтеру – деньги, – отшутилась моя руководительница.
«Бухгалтеру возможно и негоже, а вот помощнику не помешает», – думала я, разглядывая бледно-синие цветочки на врученной вазе. Я почти искренне улыбнулась и поблагодарила всех за подарок.
Чаепитие прошло под кудахтанье сотрудниц о том, как сложно выйти замуж ближе к тридцати годам. Я не поддерживала тему.
Просто кивала. Мои немолодые коллеги давно состоялись как матери, жены. Каждый день они приходят на работу, складывают, вычитают циферки, говорят об одном и том же. Они живут по отточенной схеме: жирнеют, стареют, женят или выдают замуж детей, становятся бабушками… Все четко, ничего лишнего. Секс, наверняка, у многих из них стал мифом, а мужья давно содержат молоденьких любовниц… «Незавидная перспектива», – твердило мое околотридцатилетнее сознание.
Мой телефон молчал, ни папа, ни Макс мне не звонили. Видимо, как я предполагала, основные праздничные овации были запланированы моими мужчинами на вечер.
С работы я прибежала радостная. В квартире было тихо и темно. «Наверное, папа приготовил сюрприз!» – догадалась я, посмеявшись. Я фантазировала, что сейчас включу свет в зале, а из-за многострадального дивана выскочит мой папочка с громким возгласом «поздравляю». Даже если будет Голубева, меня это нисколько не разозлит. Конечно, будет неприятно наблюдать ее бледно-синее лицо с дежурной гримасой радости, но я представлю, что она клоунесса, заказанная на праздник. Весь вечер она будет звенеть своим колокольчиком-смехом, а под столом шарить пальцами ноги в промежности Ивана Павловича. Даже это меня не смущало! Главное – настроение!
Я обошла всю квартиру – никого не было. «Наверное, папа заехал за подарком», – уверяла я себя. На полупустых полках холодильника мерзли банки с соленьями, консервы и бутылка недопитой водки с маминых поминок; шампанское и клубника бесследно исчезли.
– Все хорошо! Оранжевый цвет! – твердила я, набирая телефон Макса.
После долгих гудков он взял трубку и холодно произнес:
– Я вас слушаю!
– Это я вас слушаю, дядя Максим! Вообще-то у меня сегодня день рождения.
Он глухо покашлял и что-то пробубнил – я не поняла.
– Что это значит? – почти прокричала я.
– Я вам перезвоню, Михаил Ильич. – Короткие гудки возвестили, что разговор окончен.
На часах было за полночь. Я сидела на кухне и жевала соленые огурцы соседки-искусницы. Оставшаяся в холодильнике водка была очень кстати. Я топила в ней свое одиночество и размышляла о несовершенстве жизни.
– Когда последний раз я была по-настоящему счастлива в свой праздник? – спрашивала я себя.
Студенчество… На мой день рождения мы собрались в маленькой комнате общаги. Народу было битком, но, как говорится, в тесноте, да не в обиде. Много водки, хлеба и вареной картошки. Из изысков – шпроты и холодные куриные котлеты приготовленные матерью. Мы смеялись, пели песни под гитару. Студенческие товарищи преподнесли в дар сломанный компас и смешной вязаный свитер. Я тогда еще не была знакома с Максом, за мной ухаживал однокурсник… Имени его я уже и не помню… Рыжий худощавый парень с зелеными глазами. Комната была его. Когда праздник закончился и все разошлись, мы остались вдвоем прибирать послепраздничный разгром. Я осталась у него, и мы провели чудную ночь. Не то чтобы он мне нравился… Я была немного пьяна и хотелось тепла. Проснувшись наутро, я объявила рыжему приятелю, что ночные телодвижения – это плата за аренду комнаты. Тем самым я избавилась от его навязчивого внимания. Он записал меня в список стерв—шлюх и в последствии полностью игнорировал. Меня не смущал сей факт, наоборот, мое становление КС шло полным ходом, а подобные недоразумения я складывала как медальки за заслуги.
Пролистав страницы памяти, я, слегка пошатываясь, направилась в свою комнату, чтобы найти антикварную подарочную кофту. Перерыв шкаф, я все-таки нашла вязаное изделие и надела на себя. Мой
