Валерий Зеленогорский
Ultraгрин: Маленькие повести для мобильных телефонов
Посвящается Александру Певзнеру
ПРЕДИСЛОВИЕ
Трудно представить человека, который просит себе подобного прочитать за него книгу и пересказать ему содержание, а в кино это сплошь и рядом.
Они пересказывают нам свою версию нашей жизни, подменяют смыслы, монтируют и подсвечивают сокровенное, гримируют действительность и подкрашивают воду вместо вина.
В собственной жизни нельзя промокнуть пот, выступивший от страха и волнения, подвесить фанерную луну в вашу кромешную ночь и разбитые в кровь колени измазать кетчупом.
Живому человеку во время губительного поцелуя абсолютно все равно, какое время года на дворе, какие джинсы надеты на его главной героине. В этот момент грим не поправишь, и никто не крикнет: «Стоп! Снято!» – а еще совсем ничего не снято, все только начинается.
В жизни в разгар многочасового выяснения, кто кого, музычку фоном не подложишь. Какая музыка, если ты в шаге от смертоубийства и каскадер вместо тебя не получит по роже?.. Нельзя перемонтировать собственную жизнь, нельзя переписать диалоги, если ты выглядел плохо. Все произошло, и никакие камбеки не смогут изменить сделанное сгоряча в гневе ослепления.
Хороший конец – это выдумки сценаристов и продюсеров. В жизни, где бюджеты ограничены, нельзя ничего переснять. Прожито не по сценарию – и все, и никакой компьютерной графики.
Автор предлагает читателю снимать мобильным телефоном свою жизнь, где он сам сценарист, режиссер, оператор и главный герой.
Снимайте свою жизнь и живите по своему сценарию. Таким образом мы все вместе создадим семейный альбом поколения в движущихся картинках со своими словами и под свои песни.
Я уже скоро начинаю…
13 ПРЕВРАЩЕНИЙ ПРИХОДЬКО И ЕГО ДРУЗЕЙ
ИМПРОВИЗАЦИЯ
Все началось в благословенном мае 2008 года. Нефть перла вверх, биржа ставила рекорды, все поехали отдыхать на майские в разные стороны.
Только Приходько никуда не поехал, остался дома – надоело ему лежать в тени бунгало на каком-нибудь Бали. Летишь сутки, а потом сядешь у моря-океана, водки напьешься и убеждаешь себя, что тебе хорошо, а ничего хорошего в этом нет, от себя не убежишь.
Мучительное ожидание конца отдыха наступало сразу после приземления, когда заколебало и синее небо, и арендованный пароход, и райские птички, поющие круглые сутки. Можно слетать и в Сингапур, чтобы потом рассказать за минуту уже в Москве, что был на Бали, где снимают рай Баунти, показать шоколадный загар и фотки закатов, зажав пальцем силуэт дуры, которую взял с собой для драйва, а она надоела еще в накопителе своим щебетанием и пакетами из дьюти фри. А все лишь для того, чтобы сказать, между прочим, что Малайзия – говно, да и Сингапур тоже.
Не расскажешь, что ночами звонил в Москву всем подряд, спрашивая, как там дела, или о том, что две недели смотрел в сотый раз всего Балабанова и «Клан Сопрано» только для того, чтобы не сойти с ума от шелеста океана, напоминающего китайскую пытку падающей каплей на мозжечок.
Давно надоели ритуальные поездки пять раз в году на чужие берега, не спасают ни кровати в самолетах «Сингапурских авиалиний», ни вышколенная обслуга… Ничего не спасает от сплина – русской разновидности грусти, переходящей в тоску, которую не зальешь водкой.
Поэтому он сидел дома и смотрел те же фильмы, но в пяти шагах хода до своей кухни и своего туалета, доступ в который открыт 24 часа в сутки без таможни и блондинок со зверскими рожами на государственной границе. Эти овчарки за тридцать секунд контроля выпивали радость отлета и прилета с фантастической быстротой. От этого они были полны чужой радостью, которая им выходила боками, животами и жопами. Особенно им ударяло в ноги, в эти чудесные бутылочки, которые они не скрывали, а, наоборот, демонстрировали короткими юбками и сапожками фасона «я могу, но не хочу».
Жена с дочерью уезжали через пару дней, чтобы быть как все, а он оставался путешествовать в самого себя, преодолевать в себе реки желчи, горы холестерина и бури в не знающей покоя голове.
Экстремальный туризм по пустыням и впадинам собственной души – вот новый тренд. Душевный туризм, экология души.
Вечером позвонила женщина из параллельного мира, с которой он уже год занимается добровольным обменом энергиями. Договорились, как всегда, на воскресенье.
Приходько ждал еду и женщину в гостинице одного ведомства.
Он встречался с ней уже год, состояние отношений определял как штиль, мозг не взрывался, но и рутина в отношениях еще не наступила.
Все происходило в воскресенье – он выходил из дома, ехал в гостиницу и ждал своего партнера для обмена энергетическими полями.
Женщина была взрослой, свободной и не требовала ни мехов, ни бриллиантов, ни Парижа. Может, она этого и хотела, но делала вид, что ее все устраивает. Она даже, наверное, любила Приходько, как потом оказалось, но если сам не любишь, то понять это невозможно, даже обременительно – нет равновесия в композиции.
Еду не несли, а женщина, видимо, была еще в своей ванной, и ехать ей из ее Зажопина было как минимум часа полтора.
Она всегда тщательно готовилась к свиданию и всегда опаздывала, Приходько приходил вовремя и изнывал от необходимости ждать то, что должен получить в плановом отрезке времени и вернуться домой для исполнения семейного долга.
Еда его не очень беспокоила – дома он получил полноценный воскресный завтрак, без него уйти он не мог – плюнуть в семейный очаг в воскресное утро может только дикий зверь или человек на пороге развода, а он и не собирался, просто диверсифицировал свой мир развлечений.
Пришлось съесть все: блины, котлеты, салат и еще чай и еще сырники, домашнее печенье и варенье из белой черешни. Он съел все, чтобы не было подозрений до обеда, что он попытается перекусить на вражеской территории и, не дай Бог, заснуть в неположенном месте.
Жена должна мониторить основные действия мужа, если желает, чтобы он оставался у нее в руках. Чуть отпустишь вожжи – и вот уже он в чужой повозке летит по дороге к другому очагу.
Короткий повод и железная узда – прекрасное средство для удержания своего жеребца в стойле.
Он смотрел телевизор: какие-то бараны делали ремонт оборзевшему от славы и денег телеведущему программы «Мой дом – моя крепость», бесплатно устанавливали ему альпийскую горку и фонтан. Когда-то Козьма Прутков сказал о таких: «Если у тебя есть фонтан, заткни его, дай отдохнуть фонтану».
Ожидание стало напрягать. Приходько позвонил в рум-сервис и строго напомнил, что ждет заказ.
Через несколько минут в дверь робко постучали – на пороге стояла молодая барышня экзотической национальности. Она внесла поднос и стала расставлять принесенное на столе. Делала она это неловко, и Приходько спросил, давно ли она трудится на этой ниве. Оказалось, всего три дня, а на самом деле она посудомойка и работает в ресторане дяди.
Девушка была хороша: очень пуглива, как серна, и трепетна, как лань, и сладкая к тому же, как узбекский абрикос первого урожая.
Под прозрачной блузкой угадывались очень спелые грудки, торчащие без усилий пластических волшебников и корректирующего белья.
Все остальное тоже имело место, то есть все было на месте и, что характерно, на своих местах и в полной гармонии с анатомией и биологией.
Единственным диссонансом был нос: чуть больше нормы, он торчал на лице, как прут на клумбе, но если зажмуриться, то нос исчезал и на ощупь не казался из ряда вон выходящим.
Приходько полез в карман и дал на чай больше, чем надо. Девушка смутилась, видимо, дядя платил ей столько за неделю. Деньги она взяла, как-то смущенно и даже сначала отказывалась, и тогда он засунул купюру ей в вырез блузки. Девушка покрылась красными пятнами, а он вспотел от своих фантазий.
Ему захотелось, чтобы она побыла еще, он предложил ей сесть, но она поблагодарила и сказала, что ей надо идти – дядя не любит, когда она ходит по номерам.
