вливая в себя стакан за стаканом. Девушка уже два раза откладывала приезд, что-то плела про родственников из Бугульмы, голос ее раз от раза становился веселее, и он уже понял, что она не приедет. Он знал, что у нее была любовь с мальчиком, у которого он увел ее, перебив его молодость напором и деньгами, но в новогоднюю ночь иногда звезды туманят голову хорошим девочкам, и те забывают, что за все надо платить. Однако мальчик пришел и не отпускает из своих рук, то, что ему не принадлежит, да и она не вырывается. Они стоят на черной лестнице ее подъезда, черная машина уже час урчит уютный теплом, но он не отпускает. А она не рвется – стоит с ним в грязном подъезде, забыв, что она уже продана с потрохами.
Сеня еще раз набрал телефон девочки, та ответила, что пока не может говорить, и бросила свой телефон в пролет грязного подъезда. Машина отъехала в ночь и понеслась подальше от непрестижного района.
Сеня включил песню «Битлз» «Нельзя купить любовь» – ему показалось, что сейчас для него это актуально.
На катке танцевала «снежинка», вышедшие прогуляться жители прилипли к забору, как дети. Они аплодировали каждому ее движению и были воодушевлены, не зная, что танцует она за деньги, что она нанята, – их реакция придала ей силы, и она откатала всю песню на подъеме. Ей было известно, что любовь нельзя купить, она даже не знала, где этот магазин находится, никто не знает, где этот магазин, даже те, кому кажется, что они ее покупают – покупки возвращаются, как бумеранги, запущенные умелой рукой.
Опять ударил гонг, и она ушла отдыхать.
В дом понесли барана, в раздевалку тихонько постучали, зашел ХФ с огромной тарелкой, на которой лежали мясо и зелень, и с чашкой зеленого чая. Он робко, не глядя в глаза, предложил перекусить.
Мясо выглядело замечательно. ХФ выбрал шикарный кусок, и она стала есть, не стесняясь. Она ела сочное мясо руками, а он смотрел и улыбался.
– Скоро конец, – с сочувствием сказал он, – все когда-то кончается.
Она не поняла, хотела переспросить, но он вышел, аккуратно прикрыв дверь.
За ней никто давно не ухаживал, не угадывал, что она хочет, не смотрел в самую душу. От его взгляда стало тепло и уютно, и она случайно задремала, откинувшись на стуле.
В это время у ХФ трезвонил телефон, босс прокаркал приказ подняться.
Он сидел за столом, расхристанный, с лицом в бараньем жире. Руки тоже лоснились бараньим жиром, он был пьян. ХФ знал его меру – через полчаса он должен был упасть мордой в стол и захрапеть.
– Почему она не танцует? – пьяно и гадко пробормотал босс. – Я платить за это не буду, на халяву она может не рассчитывать. – Он раскачивался на стуле и икал. – Иди тащи ее на лед, ей еще час пахать, я ее накажу рублем. – Он пьяно заржал.
ХФ мягко стал защищать фигуристку, попытался говорить, что она устала, пятый час на льду.
– Ты давай не болтай, защитник сраный! Иди и тащи ее на лед, я жду!
ХФ пошел в раздевалку и увидел, как она, свернувшись на стуле, тихо дремлет в неудобной позе. Он мягко потеребил ее по плечу, она вздрогнула и проснулась ошарашенная, стала суетиться, шагнула на лед и упала, потеряв равновесие. Он поднял ее бережно, и она опять покатилась и вновь упала, подвернув ногу.
Он поднял ее на руки и отнес в раздевалку, помассировал ей стопу и опять зазвонил телефон, его звал босс.
Он пришел на второй этаж, где грохотала музыка и босс в одних трусах танцевал танец пьяного козла под песню «Арлекино».
– Почему эта тварь не танцует, я ее поставлю на бабки! – Он добавил еще пару фраз о том, что еще сделает с фигуристкой, причем в извращенной форме.
ХФ вспомнил свое боевое прошлое и зарядил боссу прямо в лоб. Жирный квадрат превратился в неправильный круг и улетел ровно в плазму за двадцать тысяч долларов. Плазма выдержала, но ХФ нет. Он еще пару раз двинул хозяину и раздавил ногой пульт от «умного дома», которым босс гордился, взял со стола гонорар фигуристки, бросил ключи от машины и ушел навсегда.
Плечи его расправились, он почувствовал себя очень хорошо, выпил стакан виски, ему стало еще лучше, и он ушел, не оборачиваясь на скулящего хозяина.
ХФ пришел в раздевалку, отдал деньги фигуристке и сказал:
– Все! Шабаш! Праздник закончен!
Она поняла, что произошло несчастье и она виновата, причина в ней. Он остановил ее неловкие вопросы, снял с нее коньки, стащил ее глупый костюм из далекого кино и помог переодеться; потом снял с себя дорогой галстук и умело забинтовал ей стопу. Все он делал молча и четко, потом уверенно и твердо взял ее под руку и повел на выход. Она подчинилась его воле, ни на минуту не сомневаясь, что он все делает правильно. Она доверилась ему, она оперлась на него, и нога перестала ныть, и походка стала ровнее, и они пошли подальше от дома, где никогда не было счастья и не будет никогда.
Они шли по главной аллее, их провожали анархисты, восточные люди махали им вслед белыми колпаками, на соседней даче ударил салют, демонически хохотала Пугачева-Арлекин.
Когда они вышли в парк, их поглотили темные аллеи, они шли в никуда, что у них впереди, никто не знал, но было совершенно точно – прошлое позади, и его уже никогда не будет.
Последний залп нарисовал на небе сердечко, долго висевшее на невидимых нитях, которые кто-то всегда держит, как атланты небо для звезд, которые зажигаются снова и снова.
Начинался новый год новой жизни.
АКСЕССУАРЪ КАК СРЕДСТВО РАСПОЗНАВАНИЯ «СВОЙ – ЧУЖОЙ»
Человек в бане, без ничего, совсем другой.
В машине, с часами, трубкой и портмоне или с бабой, он значителен и недоступен – все дело в аксессуарах.
Голый человек тоже иногда прикрывается цепью на шее или наколкой, и тогда статус понятен – или ты в куполах, или со скрипичным ключом на предплечье. Можно даже голым себя так показать, что всем ясно станет, ху из ху – хуй здесь ни при чем, хотя многие стесняются. А чего стесняться – что выросло, то выросло…
Наш герой Коля делает вид, что ему все по хую, потому что он звезда, редактор респектабельного журнала, плейбой, жуир и пьяница.
Все в нем хорошо, но не настолько, чтобы всем казалось, что он опиздохуительный, и он доказывает с малых лет до седых яиц, что он «ващще».
Методы его постоянной презентации самого себя очень изобретательны.
Он хороший ремесленник, можно сказать, даже талантливый, но не Леонардо. Однако сам он считает себя да Винчи, но русского разлива.
Он и в кино снимался, и альбом записал с песнями лихими, две квартиры купил элитные, где девушек смущает своей непосредственностью и пьет много виски с горой льда – то ли пожар у него от желаний, то ли грызет его червь огнедышащий.
Особенно чем он удивляет – ему всегда хочется кого-то обосрать, разыграть и опарафинить.
Вот недавно он зажигалку завел, простенькую, но с секретом – вот ты берешь ее на столе, где вы вместе с ним выпиваете, но она не чиркает, а Коля сам возьмет ее и чиркнет тебе, и гадко так рассмеется с прищуром ленинским: «Ну что, сука, съел?» – и веселится, что гадость сделал.
Страшно подумать, что же у него в голове. Это ж какие силы надо потратить, придумать такую хуйню, чтобы людям неприятно было!
Вроде все у человека есть: семья, дома, положение, но нет, точит что-то, а ведь в высоких кабинетах принимают, в Кремле бывал не раз, баб немерено, а что-то грызет, как в песне украинской: «Чаму ж я не сокил, чаму ж не летаю…»
За столом с ним сидеть хуже некуда – сначала зажигалкой своей всех подъебнет, а потом выпьет два виски и начнет байки травить, где он главный герой.
То он в армии китайцам планы военные продавал, то бабы у него были самые сисястые, и он их всегда по три берет, чтобы два раза не ходить. А зачем ему три, если он после второго стакана сам в сисю. Злится, когда народ его не слушает, обижается, пытается горлом брать, а люди не слушают – не может удержать аудиторию, харизмы нет, как говорят теперь.
