Он хотел ей прочесть хотя бы что-то из школьной программы, но вспомнил только вторую строфу из «Белеет парус одинокий», однако решил не портить впечатление о себе и пролил кофе девушке на юбку.
Она убежала в туалет, и мужик спокойно так с легким акцентом сказал ему:
– С девушками надо поаккуратней, молодой человек. Я вижу, вы не большой спец по поэзии. Ну ладно, записывайте. – И стал диктовать «О если б знали, из какого сора…».
Приходько торопливо записал и спросил мужика:
– А эта Ахматова где сейчас?
Мужик, поколебавшись, ответил:
– На небе.
Пришла девушка, ей уже было не до стихов, она забрала свои вещи и убежала.
Поблагодарив мужика за поддержку, Приходько вышел на улицу. Через сотню метров его привлекла надпись на здании – она сообщала, что здесь находится ночной клуб «Дайнава». На дверях висело объявление, что клуб работает с десяти вечера до шести утра, билет стоит два рубля, в меню – салат, сок и бокал вина.
Билеты продавали тут же, в вестибюле.
Стояла очередь. Когда Приходько протянул свои мятые два рубля, дядька сказал с акцентом, что по одному нельзя – или пара, или компания. Приходько отошел.
Подошла компания, две пары, он попросил взять ему билет, они взяли, пожалев пацана, страстно желающего приобщиться к ночной жизни.
Пора было идти на встречу к автобусу. Мама, к удивлению, не запретила ему идти в клуб, даже дала еще полтора рубля на всякий случай, только просила не опаздывать на вокзал к шести утра – автобус возвращался в родной город.
Он поужинал с мамой в школе-гостинице, умылся в туалете, надел белую рубашку, а на плечи набросил свитер, связанный мамой по выкройкам из журнала «Бурда», нелегально распространяемого среди домохозяек.
К 22.00 он стоял возле ночного клуба в полном волнении. В 22.15 двери открылись, и его не пустили, отправили из-за отсутствия галстука. Он оторопел – где взять галстук? Кроме пионерского, он другого не носил. Покрутился, все уже было закрыто, и он опять пошел к дверям попытать счастья.
Швейцар прочел в глазах Приходько страстное желание и выдал галстук, тонкую селедку многоразового использования – галстуки в те времена носили только начальство и гнилая интеллигенция (врачи, учителя и работники культуры, но не все, лишь руководители).
Он вошел в зал. Такого он еще не видел, интерьер ночного клуба его потряс.
На потолке висел зеркальный шар, его освещали прожекторы, по стенам отражались лучи, бегущие по нарисованным морским волнам. Атмосфера казалась космической, окон не было видно, все мерцало.
Он сел за столик на шестерых, в зале никого не было, все приезжали часам к двенадцати.
Приходько пригубил вина местного производства, есть не стал – надо было продержаться на салате и соке до утра.
Официант стоял рядом, провоцируя на дополнительный заказ, но Приходько делал вид, что сыт и пришел культурно развлекаться.
Часам к двенадцати подтянулась основная публика, все были уже навеселе, и только Приходько пригубил свой первый и, видимо, последний бокал. Если бы он его выпил, то алчный официант сразу бы унес тару, и тогда нужно было бы повторить, но деньги – рубль с мелочью – доставать было никак невозможно.
В полпервого смертельно захотелось спать. За день Приходько убил ноги по брусчатке. Он сразу снял туфли под столом, он не боялся – успел, пока не было основных гостей, сполоснуть горящие копыта студеной водой в туалете, потом слегка простирнул носки для свежести и сидел в сырых носках на зудящих ногах.
Он уже заклевал носом от зайчиков, бегающих по стенам клуба, и тут раздалась барабанная дробь, все обратили взгляды на подиум – он сиял огнями, на занавесе мерцало звездное небо.
Началось шоу. Девушки в блестящем стали танцевать разнузданные танцы, кто-то пел на незнакомом языке, и даже фокусник подошел к столу Приходько и снял часы у пары, которая взяла ему билет.
Часы потом вернули, но Приходько плотнее сжал свою мелочь – юбилейный рубль с Лениным и еще пятьдесят копеек серебром. Рука в кармане брюк время от времени методично пересчитывала мелочь – резерв для экстремальной ситуации, которая еще не наступила.
В пять часов Приходько в туалете освежил лицо водой и подошел к стойке бара залить пожар кутежа бокалом игристого шампанского. Он рассмотрел в меню, что бокал стоит 85 копеек, и бросил небрежно юбилейного Ленина на полированную поверхность стойки.
Бармен высокомерно сгреб рубль салфеткой, которой методично натирал безупречно сияющую поверхность, и налил бокал «Советского» шампанского. Булькающие пузырьки обжигали нёбо, Приходько чувствовал себя персонажем романа Фицджеральда «Ночь нежна», который он проглотил за одну ночь перед поездкой.
Он еще посидел за стойкой, как настоящий плейбой, потом отодвинул пятнадцать копеек и, сказав: «Сдачи не надо», – ушел походкой уставшего ковбоя.
На улице уже всходило солнце, и он шел на вокзал. На лавочке в сквере перед вокзалом он присел и, вытянув ноги, стал клевать носом. Через пять минут он почувствовал, что рядом кто-то сел, и открыл глаза.
Рядом сидело чудо, оно приземлилось, хлопая ресницами. Так бывает, когда лежишь в траве знойным летом и где-то очень близко прилетит и сядет на цветок шикарная бабочка с цветными крыльями, и ты зажмуриваешься и замираешь, чтобы она не улетела.
Посидев с закрытыми глазами несколько минут, Приходько открыл глаза. «Бабочка» не улетела, она достала сигареты и с явным удовольствием закурила.
Приходько открыл рот и не останавливаясь стал ей говорить, что она такая-растакая, нес какую-то чушь, но девушка слушала и даже перестала курить.
Потом она подала свою божественную ручку и сказала с улыбкой:
– Эля.
Так они проболтали еще полчаса, он узнал, что она проводница и что ее поезд каждую неделю проезжает через его город.
Она взяла его телефон, а он запомнил расписание и для верности записал ее адрес на руке.
Потом целых полтора года длился его почтовый роман с проводницей.
Поезд приходил в восемь часов утра, он прибегал на вокзал и в служебном купе вагона №?10 двадцать девять минут проводил с девушкой. Ничего такого не было, она поила его чаем, он делал ей контрольные работы – она училась в техникуме, иногда они целовались, но только и всего.
Роман иссяк, когда в ее вагоне появился военный. В то утро она не открыла. Приходько стоял на перроне, окно служебного купе было задраено наглухо, поезд уехал, а вместе с ним уехала любовь – его первая, а ее вторая, начавшаяся в городе его детства с военным, большим и здоровенным.
Теперь, через двадцать пять лет, она стояла перед ним, чуть располневшая, но такая же красивая, как в юности.
Она взяла его за руку, отвела в купе, и он заснул на чистой простыне без задних ног и грустных мыслей, рядом с ним уютно устроился приблудный котенок, мягкий и трогательный.
ДВЕ ВСПЫШКИ СПЯЩЕГО РАЗУМА
После дурдома Сергеев ушел из дома в одной рубашке, никакого запасного аэродрома у него не было. Сбережений на вольную жизнь у него тоже не наблюдалось, скитался по знакомым три недели и понял в те дни, что человеку много не надо. Временная крыша над головой была, единственные рубашка и носки стирались украдкой, когда чужой дом, давший приют, засыпал, – и все.
Когда-то он не понимал выражения «Все свое ношу с собой». Он думал, что это о духовном багаже, а оказалось, что имелось в виду и нечто материальное.
Просто нет у человека ни хуя, вот и носит его по свету в чем Бог послал, а его все жалеют. Жалеть не надо. Те, кто якорями держится за быт и уют, купленный своей свободой, ночными кошмарами или, не дай
