соседа Сергеева, устало бредущего с работы, где он стерилизовал своих бывших питомцев по заказу мэрии.
Без сыворотки правды они выложили Сергееву, кто их нанял, и он попросил своих осведомителей больше его не беспокоить.
Целителю он подослал налоговую инспекцию, и она с радостью стерилизовала того на полную катушку. Целитель заболел, да так сильно, что потерял свой дар и заодно лишился нетрудовых доходов и покоя.
Мстить жене Сергеев не стал – что возьмешь с глупой бабы, цепляющейся за прошлое, но яйца стал беречь от чужого глаза и носить, как хоккеист, пластмассовую накладку на всякий случай – вдруг ей взбредет повторить попытку?..
Случай, когда эффект бабочки Лоренца не работает, или Ошибка Маркса
Сергеев лежал на диване и ждал возмездия, небеса молчали.
Молчала и жена, заставшая Сергеева с домработницей в недвусмысленном положении – в позе вид сверху.
Бес попутал Сергеева в обычный рабочий день, когда он днем вернулся домой собраться в командировку.
До этого у него никогда не появлялось желание завалить домработницу, хотя близость между ними была. Первым попался Сергеев, когда домработница застукала его в туалете голого и беззащитного, справляющего нужду, совсем не малую. Увидев его красное от напряжения лицо, она отпрянула, смутившись, и Сергеев долго не выходил, ждал, когда за ней хлопнет дверь.
Через какое-то время он сам застал ее на своем горшке, уставшую после пятичасовой работы, писавшую на дорожку.
Пелена предрассудков упала, они увидели друг друга, и тайны между ними не стало. Далее должна была последовать развязка или кто-то должен был уйти. Сергеев из дома уходить не собирался, а у работницы другого места не было, но падать в койку хозяина в ее планы не входило.
Вмешался бес и все попутал.
Когда Сергеев ввалился в обед в отчий дом, атмосфера там была накалена.
Радио исполняло песню Кристины Орбакайте «Перелетная птица», в холле, ритмично покачивая задом, труженица метлы и совка мыла пол в позе, не вызывающей сомнений. Сергеев залюбовался грацией половых работ и завел с ней беседу о смысле ее жизни.
Отвечать, стоя раком, на судьбоносные вопросы неудобно, да и все как-то неожиданно случилось. Когда ее принимали на работу, одним из условий было не разговаривать с хозяином, а тут целая дискуссия в неудобной позе. Можно бы и прерваться, но опоздать на электричку было смерти подобно.
Диалога не получалось. Она двигалась задним ходом и отвечала невпопад из-за прилившей к голове крови. Напряжение нарастало, звонок в дверь показался спасительным – пришла хозяйка.
Опытным взглядом оценив мизансцену, она все поняла – ее благоверный бил копытами, бедная жертва пыталась сохранить рабочее место, и пока еще ничего не произошло. Как хорошо, что в салоне она отказалась от новой услуги «макияж зубов в тон помады» и пришла в самый переломный момент. Еще минута – и пришлось бы проломить череп охотнику за косулей. Грех на душу брать не хотелось, и она ушла в ванную унять отрицательную энергию. В то же время в Индонезии местное МЧС дало отбой штормового предупреждения, Лоренц оказался не прав в частном случае.
Весь вечер за чаем Сергеев отбрехивался от вопросов о своей похотливой сущности – он твердо помнил священное правило любого ходока: полный отказ, никакого сотрудничества со следствием.
Когда-то его товарищ прославился тем, что отбил все наветы в ситуации, хотя лежал с подругой жены на супружеском ложе без нижнего белья. Он доказал жене (являясь членом КПСС), что объективная реальность, данная нам в ощущениях, – это ложный постулат Маркса, и потом даже защитил по этой теме диссертацию, взорвавшую ученый мир.
Ученый совет аплодировал стоя, жене тоже пришлось поверить. Она подтвердила пословицу «Не верь глазам своим».
У нас всегда так – если любая бабочка даже не взмахнет крыльями в Бразилии, то в России конкретно кого-то поимеют.
Вельветовые штаны
Что остается в памяти человека после смерти родителей? Ворох несвязанных вспышек в голове и детали – целостной картины с годами уже нет. Это не забвение – просто время топит в повседневности лица дорогих людей, которых уже давно нет, и только цифры с тире посередине и фотографии из далекой былой жизни напоминают о земном существовании мамы и папы. Если в моей памяти я хочу представить своего папу, я всегда вспоминаю вельветовые штаны, которые он носил несколько лет, а потом уже лицо, взгляд, походку, слова и жесты. Я совсем не помню его молодым. Он родил меня и брата-близнеца в возрасте 28 лет, старшему брату было уже семь лет, и рождение близнецов стало событием. Мама хотела одну девочку, а получила двух мальчиков, вышедших из нее с интервалом в 20 минут.
По семейному преданию, я шел последним, и сегодня, через 56 лет после этого, я ощущаю себя особенным, на что всегда обижался мой брат, которому всегда доставалось меньше.
Папа мой родился в Польше, семья была большая, много братьев и сестер; все работали в порту грузчиками и возчиками, были здоровыми, пили крепко, много ели, в семье никто не имел образования, женщины сидели дома. Кроме школы при синагоге, никто не учился, носить мешки и водить кобылу можно было и без образования. Религиозного экстаза в семье отца не было, традицию соблюдали, в субботу не работали, свинину не ели, за стол в субботу садились всей семьей, читали молитву и выпивали.
Довоенная Польша не была благословенным раем, но жизнь работающего человека была нормальной. Отец работал у дяди, перевозившего мебель и прославившегося тем, что мог один занести рояль на спине на третий этаж. Мой отец работал в его деле на подхвате и был доволен своей участью. За год до его смерти в какое-то очередное воскресенье на традиционном обеде всей семьи я попытался выяснить подробности его детства и его семьи. Пытал я его два часа, он скупо отвечал что-то, но картина не складывалась никак. Во время войны вся его семья сгорела в печах рейха, и он, чтобы не сойти с ума, залил своей кровью костер воспоминаний. Уже в нынешнее время мой старший брат выезжал в Польшу искать следы погибшей семьи отца – никаких следов не нашлось. Прятать концы в воду и жечь людей наши немецкие партнеры умели хорошо. Папа спасся только благодаря моей маме, приехавшей в Польшу после ее раздела друзьями – Сталиным и Гитлером. Белосток попал в советскую зону, мама приехала строить социализм братьям. Мой папа всегда говорил: «Они протянули руку помощи, а потом ею оторвали голову». Он всегда говорил о СССР «они», никогда до самой смерти не признавая себя советским. Антикоммунистическая психология у него была в природе. Он видел больше тех, кто родился и вырос при Советской власти, все понимал, но болтать на эти темы не любил, только дома мог редко прокомментировать текущий вопрос. «Мудаки» – это был его единственный комментарий. Мама была заядлой комсомолкой, выпускницей техникума, спортсменкой. Она уехала в Белосток, где они встретились в 1939 году. Мама была чуть старше отца; я всегда считал ее менее красивой, чем папа. Он был высокий, с очень выразительным лицом, одевался с польским шиком, и его любили женщины до самой смерти. Семья отца не одобряла его связи с коммунисткой, но отец не был послушным сыном и делал все как хотел. В августе 1939 года Гитлер напал на Польшу, и мама с папой бежали в Союз, подальше от немцев, в город Витебск, где и стали жить без росписи, что очень не нравилось моей бабушке. Она боялась за маму: иностранец, не говорящий по-русски, без профессии. Отец приехал с деньгами, которые дала ему мама при последнем прощании. Семья отца осталась в Белостоке – ехать им было некуда: в Америку не пускали, денег на переезд не было. Так и закончили свои дни, улетев в небо через трубы газовых печей. Отец трудно привыкал к советской жизни, не понимал языка, образования нет; пока были деньги, жили они неплохо. Немцы в 1941 году быстро подошли к Витебску, отец, не подверженный идеологической обработке, сказал семье мамы, что надо бежать, через пять дней немцы будут здесь. Мама и бабушка ругали его за пораженческое настроение: враг будет остановлен, победа будет за нами. Он убеждал их, показывал на двор НКВД, где жгли бумаги, говорил, что семьи партийных лидеров с чемоданами уже уехали. Убеждал он их горячо: он знал, что такое немцы, по рассказам родителей, переживших Первую мировую войну. Немцы пришли в Витебск четвертого июля, а третьего, в ночь, отец, дав взятку коменданту вокзала, вывез семью мамы последним поездом. Поезд бомбили под Смоленском. Так мой папа спас семью моей мамы, дал мне возможность появиться на свет, спас моего старшего брата – мать уже была им беременна. Потом они
