Белизна обнаженного тела хлынула мне в глаза.
— Не надо бояться…
Только это была не Мальвина, стоящая сейчас у доски, это была Елена, и изогнутые крепкие груди ее торчали — просто и беззащитно.
Я даже закашлялся.
А на глазах у меня, выдавленные, по-видимому, краской стыда, проступили горячие, щиплющие под веками, дурацкие слезы.
Я готов был провалиться сквозь землю.
К счастью, этого моего смущения, наверное, никто не заметил: протрезвонил последний звонок, и весь класс, вдруг воспрянув, загудел, как потревоженный улей. Сразу же, хлопая крышками, повскакивали второгодники на задних партах, встрепенувшийся Шпунтик, как всегда, уронил свой портфель и из него покатились какие-то гаечки и колесики, кто-то завопил: 'Ну, зема, ну ты у меня заработаешь'!… - а кто-то, наоборот, еле слышно бубнил: 'Да отстань, елы-палы, тебя еще тут не хватает'!.. — замкнутая, отрешенная ото всего Елена аккуратно укладывала тетради в разбухшую папку, а подвижный, будто сделанный из резины, Радикулит, как лягушка, выскочил на середину прохода, и, присев, растянул себе пальцами рот состроив гримасу:
— Бя-я-я-у-у!..
Он таким образом предупреждал, что сейчас они мне сделают 'козью морду'.
В общем, началась обычная суматоха.
Мальвина, глядя на нее, только махнула рукой и, уже закрывая журнал, сообщила, что ставит мне двойку за поведение.
Ну, это — ладно.
В чмоканьи звонкой капели, водяным своим бормотанием полощущей город, в вертикальных горячих лучах, которые нагревали асфальт, в слабых трепетных испарениях, поднимающихся от мокрой земли, двойка по поведению казалась мне чем-то мифическим.
Я не обратил на нее никакого внимания.
Я лишь, побросав кое-как в портфель свои вещи, посмотрев на Елену, сегодня почему-то задерживающуюся, и оттолкнув сумку Карла, которая вечно путалась под ногами, как безумный, огляделся по сторонам — где сейчас находятся Косташ и Радикулит.
В классе их, к сожалению, не было.
Но сам Карл, появившийся в эту минуту, видимо, бегавший на разведку и кусающий губы от умственного напряжения, торопливо свистящим шепотом сообщил мне, что Косташ и Радикулит свернули по коридору направо, и еще к ним присоединился дон Педро — наверное, заранее договаривалсь — а Бамбина, насколько ему удалось заметить, вместе с Мымрой помчались к главному вестибюлю.
То есть, основная засада караулила нас — у черного хода.
Все было понятно.
— Железо взял? — сумрачно спросил Карл.
Я кивнул.
Под железом он подразумевал металлический толстый брусок, который я таскал с собой в последнее время. Чтобы, значит, удар кулака был сильнее.
Я надеялся, что воспользоваться им не придется.
— А у меня — цепочка от велосипеда, — похвастался Карл. — Тоже — вещь неплохая… Проскочим, наверное… Ну что, поехали?..
Однако, проскочить нам все-таки не удалось.
Когда мы выкатились в вестибюль, полный писка девчонок и копошащейся малышни, и, как будто два ледокола, оставляя за собой очищенное пространство, устремились к парадной двери, заклиненной уголком кирпича, то, как назло, в пустоватом проеме ее выросла фигура Директора, и похожие на лопаты, расставленные руки его чуть было не приняли нас в свои объятья.
И Абракадабр, присевший на задние лапы, предупреждающе тявкнул.
— Прежде всего, здравствуйте! — сказал Директор.
А когда мы резко затормозили, чуть было не врезавшись в гербовые пуговицы мундира, и в свою очередь, тоже, отступив на шаг, быстро и невнятно поздоровались, едва удерживая дыхание, то он несколько приосанился и поднял выше лба строгий указательный палец:
— Я надеюсь, что вы осознаете всю важность наступившего в нашем обществе нового исторического этапа?
— Осознаем! — бодро сказали мы с Карлом.
— А, надеюсь, вы понимаете, что этот новый этап требует от нас нового общественного мышления?
— Понимаем, — сказали мы с Карлом.
— И, наверное, вы уже определили свои задачи в построении и совершенствовании порядка, который приведет нас к эпохе всеобщего процветания?
— Еще вчера! — сказали мы с Карлом.
А Абракадабр снова тявкнул.
Тогда Директор опустил палец и немного выпятил грудь как будто находясь на трибуне.
— Я очень рад, что мои ученики ощущают свою ответственность перед обществом. Значит, я не зря пробуждал в вас чувство гражданского долга. Идите, и приложите все свои силы для выполнения этих благородных намерений.
После чего он прошел между Карлом и мной и с шизофренической важностью начал подниматься по лестнице — отдуваясь и неся на нетвердых ногах деревянную спину.
Выделялись две пуговицы, пришитые к фалдам мундира. А лампасы на брюках синели бархатистой отпаренностью.
И повиливал обрубок хвоста у степенного Абракадабра.
— Придурок школьный! — довольно-таки внятно сказал Карл.
Я был с ним абсолютно согласен.
Директор задержал нас не более, чем на полминуты, но как раз этих несчастных, задрипанных тридцати секунд нам теперь катастрофически не хватало. Потому что когда мы, наконец, выскочили из проклятого вестибюля и, не разбирая, где грязь, а где доски, кое-как положенные между кочками, будто сумасшедшие, сломя голову ринулись к спасительным чугунным воротам, перекошенные створки которых увязли в липкой земле, то, еще не пробежав и половины необходимого расстояния, убедились, что у створок уже, как бдительная охрана, находятся и Косташ, и Мымра и Радикулит, а, немедленно оглянувшись, увидели щекастого дона Педро — будто каланча, надвигающегося на нас от школы.
До чего противная, глупая и самодовольная была у него рожа, расползающаяся в ухмылке.
Меня прямо-таки всего передернуло.
А дон Педро, заметив мою слабину, замычал, точно буйвол, и, кажется, расплылся еще сильнее.
— Кранты! — крикнул он, молотя воздух громадными, обросшими мясом ручищами. — Все, ребята, ложись на землю и проси пощады!..
Нам, по-видимому, только это и оставалось.
Карл, во всяком случае, уже получил удар по скуле и теперь быстро пятился, прикрываясь от Косташа выставленными вперед кулаками, а Бамбина и Радикулит заходили к нему со спины, намереваясь, по- видимому, как следует врезать. Причем, ладони у Радикулита были, наверное заранее, обмотаны тряпками, а Бамбина подбрасывал в правой руке довольно объемистый гладкий камень.
Вероятно, в противовес той цепочке, которой размахивал Карл.
И вдобавок рябая хитрая Мымра, растопырившись, как каракатица, выползшая на сушу, осторожно подманивала меня обрубками жирных пальцев:
— Ну, иди сюда, иди, мой козленочек… Что ты задумался?..
Драться она умела ничуть не хуже Радикулита.
Но не Мымра представляла для меня первоочередную опасность.
Первоочередную опасность представлял надвигающийся, как бульдозер, дон Педро.
Кулачища его вращались уже в непосредственной близости от меня, а квадратные редкие зубы
