небольшие деревни. Поганка раз забрел в такую – сквозь булыжник пробивается нехоженая трава, и дома от крыши до земли опутаны толстой сетью.
Конечно, нас ненавидят. Истребляют, как волков. Потому что мутагенез усиливается в нашем поле. Там, где много одержимых,- например, в санатории. Взрыв мутаций. И появляются пауки с блюдце, или гекконы, которые выедают внутренности у овец, или мокрицы, могущие проточить фундамент дома, как мыши сыр. Ничего странного …
В коридоре горели всего две лампы – в начале и в конце. Между ними пологом висела темнота. Из нее вынырнул второй паук и потащился следом. «Я не человек, вот и не нападает,- подумал Герд.- Хотя пауки на меня все-таки реагируют. Значит, еще осталось что-то человеческое. На других они вовсе не обращают внимания». Он спустился по лестнице. В окне между пролетами, как нарисованные, застыли фосфорические седые горы. Шалаш у реки – это глупость; И вообще все глупость. Зря он затеял. Бежать некуда. Разве что в Антарктиду. Но и толочься здесь тоже глупо. Тогда уж проще прыгнуть в пролет. Покончить сразу. В темноте на лестничной клетке кто-то шевельнулся. Буцефал? Нет – старина Буцефал сейчас во дворе, слюнявит щебенку. Его не оторвать. И Поганка тоже спит. А учителя, так они носа не высовывают по ночам, боятся: метаморфоз у взрослых протекает очень тяжело – и галлюцинации у них, и боли, и обмороки.
– Ты куда собрался?- спросили тонким, пищащим голосом.
Надо же – Кикимора. Герд разозлился. Она-то что бегает в такое время?
– Ты собрался уходить?- маленькая рука уперлась ему в грудь, пальцы, как у мартышки, поросли шерстью. Настоящая кикимора.- Я так и думала, что ты захочешь уйти. Я почувствовала и проснулась. Я тебя все время чувствую, где бы ты ни был. Учитель Гармаш говорит, что это парная телепатия. Мы составляем пару и я – реципиент … А ты меня чувствуешь? . .
Пищала она на редкость противно.
– Пусти,- сказал Герд.
Кикимора блеснула стрекозиными, покрывающими лоб глазами.
– Ты мне очень нравишься – нет, правда . . . Наши прозвали тебя Рыбий Потрох, потому что у тебя кожа холодная. А вовсе не холодная . . . Они тебе завидуют, ты красивый … И похож на человека. Ты мне сразу понравился, с первого дня, я каждую твою мысль чувствую . . .
– Я вот надаю тебе по шее,- нетерпеливо сказал Герд.
– Ну куда тебе идти и зачем? Тебя убьют, я видела, как убивают таких – палками или затаптывают . . . Ты хоть и похож на человека, а все-таки наш, они это сразу поймут…
Герд попробовал шагнуть, она загородила лестницу, цепко держа за рубашку.
– Дура, я тебя из окошка выброшу,- сказал он.
Уходили драгоценные секунды. Скоро же рассветет,- Я тебе морду разобью, оборву косы, пусти – кикимора, руку сломаю, если не пустишь!
Никак не удавалось ее оторвать. До чего жилистые были пальцы, прямо крючки. Она прижала его к перилам. Герд отталкивал острые плечи:- Иди ты! . .- вдруг почувствовал, как вторая рука, расстегнув пуговицы, проскользнула ему на грудь – горячая, меховая. И тут же Кикимора, привстав на цыпочки, толстой трубкой сложив вывороченные губы, поцеловала его:- Не уходи, не уходи, не уходи! ..- Он ударил локтем – не глядя, изо всех сил, и одновременно – коленом, и потом еще кулаком сверху – насмерть. Она мешком шмякнулась в угол. Так же шмякнулся паук. Герд нагнулся, сжимая кулаки.
– Еще хочешь?
– О . . . о . . . о!. .- горлом протянула она, слепо шаря ладонями по каменной площадке.- Какой ты глупый .. .- Закинула голову, выставила голый, розовый подбородок.- Ты сумасшедший . . . Не уходи .. . Я умру тоже. . . Почувствую твою смерть, как свою собственную . ..
Герд сплюнул обильной слюной. И еще раз. Ногтями протер губы. Она его целовала!
– Если пойдешь за мной, я тебе ноги выдерну, обезьяна!
– О… о… о… Герд . . . мне больно . ..
Она заплакала. Герд скатился по едва видимым ступеням. Просторный вестибюль был темен и тих. Он прижался к теплой стене из древесных пористых плит. Прислушался. Кажется, она за ним не шла. Ей хватило. Но все равно, постоим немного, не может же он вывалиться вместе с ней в объятия Буцефала.
Надо ждать, говорил Карл. Терпеть и ждать. Затаиться. Никак не проявлять себя. Нам надо просто выжить, чтобы сохранить наработанный генофонд. Это будущее человечества, нельзя рисковать им, нельзя растрачивать его, как уже было. Ты знаешь, ты читал в книгах: процессы ведьм, инквизиция и костры – сотни тысяч костров, черное от дыма небо Европы, около девяти миллионов погибших – как в первую мировую войну от голода, фосгена и пулеметов. Оказывается, религия – это не только социальный фактор, это еще и регуляция филогенеза. Это адаптация. Общий механизм сохранения вида. Мы ломали голову, почему человек больше не эволюцинирует, мы объясняли это возникновением социума: дескать, биологический прогресс завершен, теперь развивается общество. Глупости – человечество сохраняет себя как вид, жестко элиминируя любые отклонения. В истории известны случаи, когда народы в силу особых причин проскакивали рабовладельческий строй или от феодальных отношений – рывком – переходили прямо к социалистическим, но не было ни одного государства, ни одной нации, ни одного племени без религии. Природа долго и тщательно шлифовала этот механизм – тьму веков, от каменных идолов палеолита до экуменизма, вселенских соборов и непогрешимости говорящего с амвона. Конечно, вслепую – природа вообще слепа, эволюция не имеет цели, нельзя искать в ней смысл, ко все-таки механизм создан. Более того, он вошел в структуру общества. Это экстремальный механизм регуляции. Посмотри, какая буря поднялась на континенте. Мрак и ветер. Он включается на полную мощность тогда, когда колеблется генетическая основа и возникают предпосылки скачка эволюции. Например, в Средние века. Или сейчас – вторая попытка. А может быть, и не вторая. Ничего не известно. Ведь наверняка уже было. Ислам, буддизм, конфуцианство, зороастризм древних персов – совсем нет данных. Мы только начинаем осмысливать. Самые крохи. Мы не знаем, почему благодать действует на одержимых и как именно она действует, мы не знаем, почему нам противопоказаны евхаристия, крещение и вся святые таинства, мы работаем, есть лаборатории, не хватает химиков, не хватает квалифицированных генетиков- специалисты боятся идти к нам, мы совсем недавно установили, что сера – атрибут дьявола – облигатна в дыхательных процессах: у нас иная цепь цитохромов – двойная, это большое преимущество, нам необходима лимфа ящериц и глаза пятнистых жаб – там содержатся незаменимые аминокислоты, ко мы до сих пор не знаем, почему обычный колокольный звон приводит к потере сознания и припадкам эпилепсии, иногда с летальным исходом. Требуется время, и поэтому надо ждать. Надо выжить и понять самих себя – что мы такое. Нас очень мало. Нас невероятно мало. Несколько санаториев, разбросанных по большой стране, несколько закрытых школ, секретные военные группы, частные пансионы – искры в темноте, задуваемые чудовищным ураганом. Ты прав – малая популяция обречена на вырождение, но мы должны попробовать. Мы просто обязаны: а вдруг это последний всплеск ароморфоза и нам больше никогда не представится возможность идти дальше, вдруг теперешний вид хомо сапиенс это тупик эволюции, такой же, как неандертальцы, и, если мы сейчас отсечем ветвь, которая слабой, еще зеленой почкой набухает на дереве, то позже, захлебнувшись в тупике собственной цивилизации, исчерпав генетические возможности вида, мы исчезнем так же, как они – навсегда, с лица земли, и память о нас останется в виде хрупких и пыльных находок в мертвых, заброшенных, проглоченных временем городах.
Наверху было тихо. Кикимора успокоилась. Герд приоткрыл тугую стеклянную дверь и выскользнул наружу. Прозрачная луна тонула в небесной черноте. Двор походил на озеро – стылый и светлый. Как базальтовая плита, лежала в нем квадратная тень здания. Вроде никого. Он сделал три неверных, спотыкающихся шага. Скрипел твердый песок. Рвалось дыхание. Казалось, следят изо всех окон.
– Гуляешь? Время самое подходящее, чтобы гулять,- сказал Буцефал.
Откуда он взялся? Только что не было и вдруг – стоит у калитки, привалившись к стене, ноздри на конце вытянутой морды раздуты, и уши – прядают в густой гриве.
– Говорю: чего вылез?
– Ухожу,- тихо ответил Герд.
Буцефал поднял зажатый в руке плоский камень, откусил – смачно, с хрустом, как яблоко. Начал жевать. Камень пищал под крупными зубами.
– Ну и правильно,- сказал он.- И давно пора. Я так и доложу – ушел он. .. На кой ты нам сдался,
Рыбий Потрох? .. Тоже – человек.- Оглядел Герда с ног до головы продолговатыми, неприязненными
