женщина и самая красивая девушка . . .
– Почему ты не играешь с ними?- спросил Карл.- Презираешь их, звереныш?- Он снова поднял руку, чтобы потрепать Герда по голове – не решился.- Напрасно ты их презираешь. Они не плохие, они несчастные . . . Просто тебе повезло и тебя не успели изуродовать … Не смотри на меня волком. Это правда. Мы тут все такие, и с этим ничего не поделаешь .. .
Частые, тревожные свистки понеслись с площадки. Директор высунулся в окно, и Карл тоже – из-за его плеча. Свистел Поганка. Он надувал дряблые щеки и махал:- Скорее!. .- Все побежали, сталкиваясь. Крысинда упал, его подхватили. Топот прокатился по коридору, рассыпался и затих – хлопнули двери.
– Опять,- сказал директор. Не оборачиваясь, нетерпеливо пощелкал пальцами. Карл сунул ему в ладонь короткий бинокль – наподобие лорнета, и вдруг стремительно вытянул руку – как выстрелил:- Вот они!
Откуда-то из-за гор, из синей дымки, покрывающей ледники, медленно вырастала черная точка. Распалась на детали. Стал виден тонкий хвост, оттопыренные шасси. Вертолет, лениво накренившись, вошел в круг над санаторием.
– Мне это не нравится,- сказал директор, отнимая бинокль от глаз.
– Гражданский?- спросил Карл.- Шарахнуть бы его из пулемета.
– Да, частная компания.
– Почему бы военным не дать нам охрану?- сказал Карл.
– Мы их не интересуем,- сказал директор, слушая удаляющийся шум винта.- Ты же знаешь, у них своя группа, и они не работают с детьми.
– А ведь есть же страны, где ароморфоз осуществляется постепенно, безболезненно и практически всеми …
Директор повернулся – крупным телом.
– А что?- сказал Карл.
– Я тебе советую никогда и никому не говорить этого,- сказал директор.
В Наварре судом инквизиции было осуждено сто пятьдесят женщин. Их обвинили две девочки: девяти и одиннадцати лет. Архиепископ Зальцбургский на одном костре сжег девяносто семь человек. В Стране Басков казнили более шестисот ведьм. Во Франции сожгли женщину по обвинению в сожительстве с дьяволом, в результате чего она родила существо с головой волка и хвостом змеи. Профессор юриспруденции в Галле Христиан Томмазий сосчитал, что до начала восемнадцатого века число жертв превысило девять миллионов человек. Сожжения продолжались и позже.
– Санаторий скоро разрушат,- неожиданно сказал Герд своим охрипшим голосом. Он не хотел говорить, но его словно толкнули.
Директор посмотрел на него с удивлением. Он, кажется, забыл о его присутствии.
– Санаторий разрушат, и мы все погибнем,- сказал Герд.- Я не знаю, как объяснить, но я чувствую .. .
– Еще один прорицатель,- сказал директор.- Откуда вы только беретесь?- Он подумал.- Вот что .. . Глюк ведь пройдет через Маунт-Бейл?
– Да,- споткнувшись, ответил Карл.
– Позвони туда … Только не от нас, на станции слушают наши разговоры, позвони из поселка. Кому- нибудь из «братьев»- так надежнее. Анонимный звонок не вызовет подозрений.
– Мы же обещали,- быстро и нервно сказал Карл.
– Нельзя ему домой,- морщась, сказал директор.- Мне, думаешь, хочется? Он же расскажет – кто мы, где
мы … А потом его все равно сожгут. Лучше уж «братья»- сразу и без вопросов.
Он глядел на Карла, а Карл глядел на него – бледный и растерянный.
– Ладно, я сам позвоню,- сказал директор.- Живи с чистой совестью.
Вышел, и через две секунды заурчал мотор. Знакомая, серая, похожая на жабу машина выползла из гаража. Заблестела свежей, после ремонта, краской.
– Пойти напиться вдрызг,- задумчиво сказал Карл самому себе. Вдруг заметил Герда, который, дрожа, стоял в углу – глаза, как черные сливы. Привлек его сильной рукой, без страха. Герд всхлипнул, уткнувшись в грудь.
– Такая у нас жизнь, звереныш,- шепнул Карл в самое ухо.
Женевский епископ сжег в три месяца пятьсот колдуний. В Баварии один процесс привел на костер сорок восемь ведьм. В Каркасоне сожгли двести женщин, в Тулузе – более четырехсот. Некий господин Ранцов сжег в один день в своем имении, в Гольштейне, восемнадцать ведьм. Кальвин сжег, казнил мечом и четвертовал тридцать четыре виновника чумы. В Эссексе сожжено семнадцать человек. С благословения епископа Бам- бергского казнили около шестисот обвиняемых, среди них дети от семи до десяти лет. В епархии Комо ежегодно сжигали более ста ведьм. Восемьсот человек было осуждено сенатом Савойи .. .
Ночью он проснулся. Высокий потолок был в серых тенях – как в паутине. Оловянная луна висела в окне, и ровный свет ее инеем подергивал синеватые простыни. Мелкие звуки бродили по спальне. Печально вздыхал Крысинда на соседней кровати. Он всегда вздыхал по ночам, развернув зонтиком кожистые крылья. Кто-то тяжело ворочался и бормотал. Наверное, Толстый Папа. Кто-то сопел и хлюпал носом. Стрекотал невидимый жук. У дверей на круглом столике светился зеленый гриб лампы.
Буцефал отсутствовал. Он, наверное, бродил по двору и жевал камни, забыв обо всем на свете.
Герд сел, задыхаясь. Редко чмокало сердце. И кожа собиралась в пупырышки.
Что это было?
… Ногтями скреблись в окна и показывали бледному, расплющенному лицу – пора! Они сразу шагали в ночь, им не нужно было одеваться, они не ложились. Жена подавала свечу, флягу и пистолет – крестила. Воздух снаружи пугал горным холодом. Темные вершины протыкали небо, усыпанное углями. Вскрикивала бессонная птица:- Сиу-у!. .- Отдавалось эхом. Сбор был на площади, перед церковью. Там приглушенно здоровались, прикасаясь к твердым краям шляп. Вспыхивал натужный говор, тут же рассыпаясь на хмыканье и кашель. Закуривали. Кое-кто уже приложился и теперь отдувался густым винным духом. Вышел священник и взгромоздился на табурет. Свет из желтой двери положил на землю узкую тень от него. Проповедь была энергичной. Табурет поскрипывал. Все было понятно. Господь стоял среди них и дышал пшеничной водкой. Прикладывался к той же фляге, жевал сигарету. Зажгли свечи – стая светляков опустилась на площадь. Обвалом ударил колокол: бумм! .. Священник слез с табурета. Пошли – выдавливаясь в тесную улицу. Она поднималась в гору, к крупным звездам. Кремнисто блестела под луной. Герд видел разгоряченные лица, повязанные платки, кресты на заношенных шнурах поверх матерчатых курток. Они прошли сквозь него. Он стоял в ночной рубашке, босой и дрожащий, а они шли сквозь него, будто призраки. Целый хоровод. Шляпы, комбинезоны, тяжелые сапоги – казалось, им конца не будет, столько их собралось . . .
Он начал поспешно одеваться. Стискивал зубы. Уронил ботинок – замер. Все было тихо. Крысинда почмокал во сне, наверное, летал и ловил мышей. Надо было бежать отсюда. Герд дергал запутавшиеся шнурки. Порвал и связал узлом. Встал. Кровати плавали в лунном свете. Пол был серебряный.- Ну и пусть .., Так даже лучше .. .- во сне сказал Толстый Папа, Герд вдруг засомневался. Он больше никогда не увидит их. Но он же предупреждал. Он ни в чем не виноват. Он предупреждал, а его не хотели слушать, И он не собирается погибать вместе со всеми.
Дверь была очерчена пентаграммой. Это постарался Буцефал. Чтобы не шастали, пока он филонит на свежем воздухе. Красная линия горела, как неоновые трубки в рекламе. Герд прошел с некоторым усилием. Он умел проходить через пентаграммы. Ничего особенного – словно прорываешь полиэтилен. Пентаграмма – это для новичков, или для слабосильных, как, например, Ляпа-Теленок. Герда она не остановит. Невидимая пленка чавкнула, замыкая дверной проем. На желтом, яблочном пластике пола сидел мохнатый паук. Он был величиной с блюдце – расставил кругом шесть хитиновых, колючих лап. Шевелились пилочки жвал, и на них влажно поблескивало. Герд с размаху пнул его ногой. Паук шлепнулся о стенку плоским телом и заскреб когтями по пластику. Пауки нападают на людей. Яд их смертелен. Так говорят. И рассказывают жуткие истории о съеденных заживо в горных пещерах: паук за ночь бесшумно затягивает вход паутиной, которую не берут никакие ножи, и затем ждет, когда добыча ослабеет от голода. Еще говорят, что они опустошают
