Милн сначала не понял, он решил – это остатки пены, ризоиды, гнилая органика, но Жанна смотрела неподвижными глазами, и тогда он нагнулся – из коричневых трещин земли вылезала первая, молодая, хрусткая, зеленая, сияющая трава.

Изгнание беса

Воздух горел. Как и положено в преисподней. И кипел смоляной пар в котлах – мотоциклетным урчанием. Желтые волны бороздили пространство. Накрывали лицо. Внутри их была раскаленная пустота. Жар и сухость. Лопалась натянутая кожа. – Пить . . .- попросил он. Где-то здесь была Лаура.- Воды . . .- В горле хрипело. Деревянный язык царапал рот. До крови. Которой не было. Она превратилась в глинистую желчь и огнем растекалась по телу. Он знал, что так будет долго. Тысячу лет – бесконечность. Пламя и желчь. И страх. И кошачьи когти, раздирающие внутренности. Темная фигура отца Герувима, по пояс в густых лепестках огня, торжественно поднимала руки. Звенела яростная латынь. Соскальзывали рукава сутаны. Жилистые локти взывали к небу. Око свое обрати на мя, и обрету мир блаженный и вечное успокоение! . . Небо безмолвствовало. Вместо него был дым от горящей серы. Ватный и глухой. Радостные свиные морды, оскалившись загнутыми клыками, выглядывали оттуда. Похожие на полицейские вертолеты – он как-то видел во время облавы. Точно такие же. Хрюкали волосяные рыла. Морщились пятачки с дырами ноздрей. Они – ждали. Когда можно будет терзать. Он принадлежал им. Бог отступился. Они протягивали желтые когти. Сияющий серебряный крест отца Герувима был последним хрупким заслоном.

– Пить . . .

Лаура была где-то рядом: он чувствовал едкое облако ненависти. Воды она не даст. И отец Герувим тоже не даст. И никто не даст воды.

Это наказание за грех. Плач будет слезами и кровью!

Он сжался – голый и худой мальчик на грязном полу. Впалый живот дрожал под вздутыми ребрами. Жирные, натертые сажей волосы залезали в трепещущий рот. Он ждал боли, которая раздавит его, передернет корчей, заставит биться головой о паркет и, сломав горло, выть волчьим голодным, леденящим кровь воем.

Незнакомый голос громко сказал:- Подонки!..- И второй, тоже незнакомый, сказал:- Спокойнее, Карл .. .- Послышались шаги, множество торопливых шагов. Двинули тяжелым, посыпалось – звякая.- Во имя отца и сына!- крепко сказал отец Герувим. Мальчик съежился. Но боли не было. Совсем не было. И пламя опадало бессильно.- Тебя убить мало,- сказал первый.- Спокойнее, Карл.- Они все садисты – святые отцы.- Вы мешаете законоразрешенному обряду, я вызову полицию,- это опять отец Герувим.- Пожалуйста. Лейтенант, представьтесь,- властно и холодно сказал второй голос. Щелкнули каблуки.- Лейтенант полиции Якобе! Инспекция по делам несовершеннолетних.- Второй, холодный, голос произнес с отчетливой угрозой:- Вам известно, что экзорцизм допускается законом только с разрешения родственников и в присутствии врача?- Во имя отца и сына и святого духа …- Лейтенант, приступайте!- Но благословение господне!- В тюрьму пойдешь с благословением!- Спокойнее, Карл. Доктор, прошу вас . ..

Чьи-то руки очень осторожно подняли его.- Бедный мальчик …- понесли. Опустили на диван. Обыкновенные руки, человеческие. У отца Герувима словно яд сочился из пальцев – на коже оставались красные пятна. Лаура подкладывала ладонь, как кусок льда,- немел и тупо ныл промерзающий лоб.- Бедный мальчик, ему, наверное, месяц не давали есть.. .- Не месяц, а две недели,- мог бы сказать он. Или три? Он не помнил. Струйкой полилась вода в запекшееся горло. Сладкая и прохладная. Необыкновенный вкус. Он открыл глаза. Как много их было! Черные тени в маленькой комнате.

В отблесках призрачного, стеклянного пламени. Высокий с властным голосом, и другой – нервно сжимающий виски, и доктор со стаканом, и разгневанный отец Герувим, и Лаура, которая открыла беззвучный, рыбий рот, и еще, и еще кто-то. Он боялся, когда много людей. Много людей – это всегда плохо. Их было много на холме. Ночью. Светили автомобильные фары. Голубой туман лежал на вершине. Его привела мать. Тогда еще была мать. И она сильно сжимала его руку, чтобы он не убежал. А вокруг – стояли. Лица бледные, как вываренное мясо. Но не от фар – от страха. Было очень много страха. Он чувствовал, и его мутило. А некоторые были в балахонах. Еще страшнее – белые балахоны с прорезями для глаз. Жевали табак. Поднимая край, сплевывали. Потом приволокли того – связанного, без рубашки. Босые ноги в крови, а мягкая спина, будто свекла,- так его били. Он на всю жизнь запомнил. Кто-то сказал хрипло:-Давайте, подсажу мальца, пусть поглядит на одержимого . . . Он не хотел. Он вырывался. Но его подсадили. Открытый холм, залитый голубым, и крест из телеграфных столбов. Того уже привязали за кисти. Свесилась голова, потянув слабые плечи. Казалось, человек хочет нырнуть и никак не решается. Он смотрел, забыв дышать. Страх пучился тестом. Рядом крестились изо всех сил. И мать крестилась: дрожала, вытирала мелкий пот. Вышел главный, в черном балахоне, с мятущимся факелом. Что-то сказал. Все запели – нестройно и уныло. Господу нашему слава! . . Мать тоже пела, закрыв глаза. Завыло, хлестануло искрами – гудящий костер уперся в небо. Стало ужасно светло. Фары выключили. Машины начали отъезжать. Заячий, тонкий, как волос, крик, вылетел из огня. Запели громче, чтобы заглушить. Страх поднялся до глаз и потек в легкие – он тоже закричал – не помня себя, бил острыми кулаками по небритому, толстому, странно равнодушному лицу. Дым относило в их сторону …

Его спросили:- Ты можешь сесть?

Он сел. Кружилась пустая голова. И тек по лопаткам озноб, оттого, что много людей. Хотя озноб был всегда – после геенны.

Ужасно громоздкий человек в дорогом костюме уронил на него взгляд – кожа и кости, живот, прилипающий к позвоночнику.- Доктор, он может идти?- Да, выносливый мальчик.- Тогда пусть одевается.- И повернулся к Лауре.- Я его забираю. Прямо сейчас.

Лаура закрыла большой рот.

– Господин директор…

– Документы на опеку уже оформлены?- приятно улыбаясь, спросил отец Герувим. Тот, кого называли директором, посмотрел на него, как на пустое место.- Если документы не оформлены, то я обращаюсь к присутствующему здесь представителю закона.

Лейтенант полиции с огромным интересом изучал свои розовые, полированные ногти.

– Закон не нарушен,- сказал он.

– Надеюсь, вы «брат во Христе»?- очень мягко спросил отец Герувим.

– «Брат»,- любуясь безупречным мизинцем, ответил лейтенант,- но закон не нарушен.

Нервный человек, который до этого сжимал виски, подал рубашку. Больше мешал – рукава не попадали. Он морщился, злился и усиленно моргал красными, натертыми веками. Вдруг сказал неразборчивым шепотом:- Доктор, у вас есть что-нибудь… от зубной боли?- У того зрачки прыгнули на отца Герувима.- Да не вертитесь, доктор, никто не смотрит.- А вы что, из этих?- еле слышно сказал доктор.- Так есть или нет?- Я не могу, обратитесь в клинику,- сказал доктор.- А ну вас. к черту с клиникой!- Я всего лишь полицейский врач.- А ну вас к черту, полицейских врачей,- сказал нервный. У него крупно дрожали руки.

– Сестра моя,- с упреком сказал Лауре отец Герувим.- Я напоминаю о вашем христианском долге …

Лаура открывала и закрывала рот, теребила заношенный передник.

– Ради бога! Оставьте своего ребенка при себе,- высокомерно сказал директор.- Ради бога! Верните задаток.

Отец Герувим тут же впился в Лауру темными глазами…

– Ах, нет, я согласна,- сказала Лаура.

– Деньги,- горько сказал отец Герувим.- Проклятые сребреники.

Улыбка его пропала. Будто не было. Он раскрыл кожаный чемоданчик, наподобие врачебного, деловито собрал сброшенные на пол никелированные щипчики, тисочки, иглы. Уже в дверях поднял вялую

Вы читаете Изгнание беса
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату