Будто в подтверждение этих слов заверещал телефон позади 'него. Милн взял трубку.
– Одно слово, и стреляю,- шепотом предупредил Патриарх.
– Да,- сказал Милн в трубку.- Нет,- сказал он. Нажал на рычаг.- Вас. ищут. Я ответил Калигуле, что здесь никого, но он не поверил, по-моему..
Патриарх покусал дуло ощеренными зубами.
– Давно надо было отправить в Карантин этих параноиков. Поздно . . . Выбросили меня, как ветошь. Генерал-губернатор ответил, что не вмешивается в дела Полигона. Каково? Не вмешивается! .. Мальро когда-то писал, что мы единственная страна в мире, которая стала великой державой, не приложив к этому ровно никаких усилий. А почему, Милн? Потому что ей расчистили исторический путь … Я – расчистил . ..
– Мне нужна Жанна,- сказал Милн.
– Жанна? Жанна в изоляторе,- быстро ответил Патриарх. – Знаете что, Милн, идите к Жанне, забирайте ее, они вас не тронут, вы им нужны. А я исчезну. Раз и навсегда, будь оно проклято!- Говоря это, он, почти не глядя, втыкал кристаллы в гнезда – ошибся, чертыхнулся и переставил. Вдруг закричал шепотом.- Вы что, не понимаете, они меня убьют!
– Мне нужна Жанна,- повторил Милн.- Или вы не уйдете отсюда.
– Жанну запустили позавчера,- обреченно сказал Патриарх.- Конечно, я обманул вас, Милн, но не я отдал приказ, меня заставили …
– Хорошо,- сказал Милн. Он убедился.- Тогда мне нужна преисподняя. Я иду с вами. Что такое преисподняя?
– Смерть!- взвизгнул Патриарх, и по визгу стало ясно, как он напуган.- Это смерть, запуск без темпора, без конкретного адресата! Я же объяснял вам основы хроноклаузы. Выброс может произойти где угодно, еще до образования Земли, в пустом Космосе!
В дверь позвонили, и сразу же забарабанили нетерпеливые кулаки, и Калигула скомандовал:
– Откройте, Милн!
Патриарх, пристанывая, порхал длинными пальцами над клавишами пульта, будто играл на пианино. В такт нажимам загорались зеленые концентрические круги на стенах.
Милн вышел из-за плиты и положил руку на пульт.
– Мне нужна преисподняя.
– Откройте, Милн!
Патриарх поднял пистолет.
– Я успею разбить пару индикаторов,- спокойно сказал Милн.- У нас мало времени.
В дверь ударилось что-то грузное, и она затрещала.
Вышли вечером и шли всю ночь до рассвета. Табор вел Апулей. Он один умел ориентироваться по звездам в этом гнетущем пространстве, где на тысячи километров, стиснув землю кожистым покровом, распласталась толстая коричневая губка, Было очень важно не сбиться и выйти точно к Синим Буграм, куда собирались остальные колонии: левее, за Пратой, шевелил голые пальцы лишайник, жрущий любую органику, а на восток простирались бесконечные болота, которые, накапливая энергию для очередного выброса иены, булькали и кипели живой плазмой. Там было не пройти. Позади, за темной линией горизонта, как при большом пожаре, отсвечивали по небу блеклые розовые сполохи – колония Босха принимала удар на себя. Босх отдал им всех своих лошадей, и уже из этого становилось ясным, как он оценивает исход предстоящего боя. Получилось восемь повозок – неуклюжих, тяжелых, из остатков дерева и металла, не переваренных Помойкой. У той, где лежала Жанна, были автомобильные колеса без шин. Все равно трясло невыносимо. Горьковато дымились родники. Оранжевые слизни размером с корову упорным неутомимым кольцом окружали табор. Изредка тот, что поближе, сворачивал к людям – проверяя. Тогда навстречу ему выходил Вильгельм Телль и натягивал звонкий лук. Стрела, ядовито пискнув, впивалась в основание рожек-антенн, слизень вскрикивал, как ребенок, по студенистому телу пробегала мелкая голая дрожь, и сверху галдящим водопадом низвергались жадные птицы.
К рассвету начался дождь, шепотом пробирающийся из одного конца бескрайней степи в другой. Кинулись запасать воду – в глиняные горшки, в чашки и просто в ладони. С водой было плохо.
Милн держался за край повозки и видел, как Жанна ловит ртом слабую дождевую паутину.
– Я принесу тебе попить,- сказал он. Дернул за повод Пегого, у которого кузнечными мехами раздувались бока от запального бега, пошел вдоль табора. Его спрашивали без всякой надежды:- Ну как?- Он не отвечал. Оглядывался на сполохи.
Парацельс спал в последней повозке, под брезентом. Интересно, где он достал брезент? Милн растолкал его, и Парацельс, продрав слипшиеся веки, тоже спросил:
– Ну как?
Плохо,- ответил Милн, не вдаваясь в подробности.- У тебя вода есть?- Взял протянутую флягу. – Брезент я, пожалуй, тоже заберу,- добавил он.
– Сутки хотя бы продержитесь?- тоскливо спросил Парацельс.
– Вряд ли.
Милн вернулся и укрыл Жанну. Положил флягу рядом с ней, под руку.
Есть хочешь?
Жанна покачала головой. Говорить не могла. Он все-таки, присмотрев участок помоложе, вырезал ножом губочный дерн и подал его, перевернув желтой съедобной мякотью. Жанна лизнула приторный сок.
– Вчера,- сказала она.
– Завтра, завтра,- ответил он.- Не разговаривай, тебе нельзя.
Жанна дышала со свистом. Она никак не могла выздороветь. К Помойке надо привыкнуть – иная биосфера. Милн сам болел неделю. И другие болели. Но у Жанны адаптация протекала особенно тяжело.
Патриарх, едва волокущий ноги, сказал:
– Этот мир уже погиб. Мы присутствуем на его похоронах,- вяло махнул рукой на желтую мокрую цепь повозок.- Траурный кортеж. Там .. . там . .. та-рам … там … та-рам …
– Хотите пить?- спросил его Милн, доставая флягу.- Вы должны довезти ее, вы мне обещали.
– Хочу,- сказал Патриарх.- Но не буду. И не считайте меня лучше, чем я есть, мы все – мертвецы, затянутые преисподней.
Милн опять обернулся, ему не нравились сполохи. Они явственно, цветной гармошкой растянулись вдоль горизонта. Это могло означать только одно: жидкая оборона Босха прорвана, и ударные части Хаммерштейна устремились на Север.
Его место было там.
– Наверное, Помойка создает хроноклазм – воронку, компенсируя наши перемещения во времени,- уныло сказал Патриарх.
На другом краю неба, точно отблеск еще одного проигранного сражения, занимался день. И гул его катился но степи, нарастая.
– Воздух!- закричал Апулей.
В тот же момент Милн увидел четкие звенья, идущие над рассветом, распластав крылья. Передние уже клюнули вниз.
– Ложись!
Люди выпрыгивали из повозок. Серия осколочных, раздирая уши, легла прямо на табор. Вздыбились щепастые доски. Дико заржала кобыла с перебитыми ногами. Укрыться в голой степи было некуда. Милн придавил Жанну к земле, к теплой губке, из которой исходил резкий и горький запах. Запах смерти. Он видел, как волной подбросило Апулея и тот, раскинув ноги, медленно крутанулся в воздухе. Их тут всех перестреляют! Легла серия зажигалок, разбросав вокруг тучи фосфорных брызг. Губка дымилась, но не горела. Кто-то дернул Милна за плечо. Он оглянулся. Рукав был взрезан. Наверное, осколок. Привязанный к повозке Пегий пятился и храпел. Парацельс, поднявшись во весь рост, нацепив на шест свою белую рубашку, размахивал ею:
– Сдаемся!
– Дурак! Здесь в плен не берут!- крикнул ему Милн.
