Он спустился во двор и вместе со всеми подошел к тому, что лежало на носилках.
Авиценна, немного впереди, сжимал слабые кулаки.
– Зачем уродовать?-тихо говорил он.- Убили бы – просто . ..
Старший санитар, закуривая, охотно объяснил:
– А чтобы веселее было смотреть. Ты сбежишь, и с тобой то же будет.
– Мразь. Тупое мужичье,- сказал Авиценна.
Между кучкой санитаров с автоматами и толпой было метра три неживого пространства.
Непреодолимый барьер.
– Превратили страну в Помойку, а теперь – что? Тушенкой вас кормить?- сказал старший.
Санитары глядели угрюмо. Как голодные волки. Крикни им – разорвут. Их набирали из фермеров, и они люто ненавидели городских за то, что земля не родит, за то, что сын в армии, за то, что пришлось бросить распаханную отцовскую ферму и перебраться в город на благотворительные подачки.
Милн взял Авиценну за локоть и втянул обратно:
– Не связывайся.
– Ладно,- сказал Авиценна.- Пойдем ужинать. Грюневальд, стоявший рядом, наклонился к ним:
– Австриец что-то затевает. Весь третий сектор не вышел на занятия.
– Наплевать,- сказал Авиценна.- Хоть бы они сдохли, паразиты.
И пошел через двор – тощий, нескладный, метя пыль полами стеганого халата.
– Не нравится мне это,- бубнил Грюневальд.- Ты слышал, что изменили план запусков?
– Я иду вне очереди,- рассеянно ответил Милн.- Извини, Грюн, мне пора.- Догнал Авиценну и насильно повернул его за угол, где была глухая стена.- Слушай, Авиц, что такое преисподняя?
У Авиценны вспыхнули черные восточные глаза на худощавом лице …
– Откуда ты знаешь?
– Знаю,- сказал Милн.
– Это старт в ничто, уничтожение оттуда не возвращаются …
Негромко хлопнуло над крышами, и в темное небо к первым игольчатым звездам взлетел красный комок ракеты. За ним – еще два. Диким трехглазым божеством повисли они над Полигоном, исторгнув неровный свет. Все сразу исказилось, как в кривом зеркале. Закричало множество голосов. Побежали какие-то люди – вниз и вверх.
– Кажется, финал,.- сказал побледневший Авиценна. Прямо на них выскочил Калигула, окруженный сенаторами. У каждого поверх тоги с пурпурной каймой был накинут короткий автомат.
– Вот и ты, голубчик, давно пора,- сказал запыхавшийся Калигула. Выстрелил с пояса. Авиценна выше лба поднял угольные брови, опрокинул лицо:- Зачем?- мягко сел на асфальт, голубая чалма размоталась. Тогда Калигула ударил его ногой:- Получи, голубчик!- Обратил светлые, со слезой, яростные глаза на Милна.- Проходи, проходи, не задерживайся!..
Милн пошел по колеблющейся земле. Сзади гоготали сенаторы. Прыгало и двоилось в глазах. Здание административного корпуса переваливалось с боку на бок. Перед ним качалась дверь. Оттуда густо повалили отцы- пилигримы. Тоже вооруженные. Его грубо толкнули:- Нализался, не мог потерпеть . . .- Каким-то образом он втиснулся внутрь. Он ничего не понимал. Началась большая ликвидация? Он слышал о таком – убирают всех, не оправдавших надежд. Но почему Калигула? Он же рядовой кандидат, ждущий запуска.
Надо было срочно найти Патриарха. Коридор изгибался блестящей пластиковой кишкой. Милн ускорял шаги. Патриарх обещал, что его обязательно вернут обратно, выдернут из Святой Елены, уже есть методы. И Жанна будет ждать его. Опять обман. Жанна в преисподней. Это смерть. Не для него. Для Жанны. Он почти бежал и поэтому чуть не споткнулся о человека, который лежал поперек коридора. Чуть не наступил на вытянутую руку. Человек был в новенькой форме, один из охранников Патриарха. Умер он недавно. Милн решительно перешагнул через него и открыл дверь.
В кабинете Патриарха, куда никто не приходил сам, куда людей приводили и откуда людей уводили, а бывало, что только приводили и человек исчезал навсегда,- за обширным компьютерным столом, заваленным бумажными секретными документами, сидел Австриец. Он быстро-быстро перебирал желтые бланки, которые грудой топорщились перед ним. Личный сейф Патриарха был распахнут, и нутро его вывернуто. Одновременно Австриец хмыкал, чмокал, удовлетворенно цыкал зубом, ковырял синим карандашом в ушах и, как припадочный, болтал обеими ногами. Чесал потную щеточку усов под носом. На нем был военный китель без погон с солдатским железным крестом времен первой мировой войны.
– А . .. Милн,- сказал он приветливо, продолжая цыкать и ковырять.- Хорошо, что зашел. У нас тут небольшая чистка. Пора навести порядок. Я полагаю, что ты любишь, когда порядок? Я так и думал. Я всегда говорил, что военные должны держаться вместе. Я и в проскрипционных списках отметил тебя особо, чтобы случайно не кокнули. Но все-таки лучше посиди у себя в комнате, мало ли что. Санитары на нашей стороне, так что не бойся.
– Я и не боюсь,- напряженно сказал Милн.
– Вот и отлично. У тебя когда запуск?
– Послезавтра.
– Мы тебя запустим послезавтра, можешь не сомневаться. Я верю в тебя, Милн. А сейчас иди, мне надо работать…
Милн неловко повернулся, но в кабинет, расшибая лбы, ввалились отцы-пилигримы вперемежку с сенаторами – красные, взволнованные, с пистолетами и ножами, а кое-кто и просто с ножками от табуреток.
– Ушел!-закричал Калигула.- У него потайной ход в комнате!
Милн пошел прочь сквозь расступавшихся отцов. Ему кивали:- Вот и Милн с нами … А куда ж ему? . . Правильно, молодец, Милн .
– Он старался выбраться побыстрее. За спиной набухал взрывной лай Австрийца:
– В этот исторический момент, когда вся нация в железном единстве, отбросив сомнения, сплотилась вокруг идеи Великого Поворота…
И резкий голос Калигулы:
– Не время, Адольф . . .
Это был переворот. Дворцовый мятеж. Смена правителя. Тотальная оккупация истории обернулась банальной оккупацией Полигона. Ящерица сожрала свой хвост. Теперь будет не Патриарх, а Австриец. Он точно учел момент, и на его стороне санитары. Интересно, как к этому отнесется правительство? Хотя правительству все равно, лишь бы получить результаты. Значит, теперь у нас Австриец. Другого и нельзя было ожидать.
У перехода в отсек Темпорации загородка была опущена. Как всегда. Он постучал. Ленивый санитар велел:
– Пропуск.
– У меня приказ,- соврал Милн.
– Ничего не знаю. Пропуск.
Милн повернулся и пошел обратно. В соседнем коридоре была крышка аварийного люка. Он налег на крестообразную рукоять. Уныло завопила сирена, но он не обращал внимания. Им было не до него. Люк открылся, и Милн протиснулся в затхлую пасть трубы. Освещения не было. Угадывались скобы, идущие вверх. Он полез, чувствуя спиной пульсирующие кабели, добрался до развилки и пополз по другой трубе, стараясь не сбиться – свернул влево и опять влево. Потом спустился. Он почему-то не подумал, как выйдет отсюда, уперся в крышку люка, и она подалась – была отвинчена. Он спрыгнул в редкую темноту и по гулкости удара понял: кабина настройки.
В левой секции крикнули:
– Кто?
Он увидел Патриарха, сидящего на корточках около Цихрона, с которого был снят кожух и обнажена внутренность спрута, вмороженная в льдинки микропроцессоров. Одной рукой Патриарх держал пистолет, а другой копался в белых кристалликах. Лысина его блестела. Он сразу же выстрелил, и пуля гулко чокнула по резиновой шине на стене.
Милн отшатнулся за фарфоровую плитку секции.
– Не будьте идиотом,- сказал он.- Нас услышат.
