никак не мог привыкнуть. Когда это Толстый Папа успел превратиться? У жабы поднималась и опадала пятнистая кожа на горле. Она дышала. Где-то впереди звонко заверещала Кикимора, вдруг подпрыгнула, схватилась цепкой рукой за портьеру и по-обезьяньи ловко полезла вверх. Помогала себе закрученным хвостом. У Герда менялось зрение. Стены секционной слегка заколебались и стали будто из толстого стекла – он мутно увидел сквозь них площадку перед домом, посыпанную желтым песком. По площадке прошел директор с кем-то ужасно знакомым. Герд не мог разобрать – с кем, просто две дрожащие фигуры.- Смотри в землю! Ослепнешь, дурак!- квакнула жаба. Герд поспешно опустил глаза. В самом деле можно было ослепнуть. Пол был из стекловолокна – прозрачный. Он видел железные балки перекрытия. И ниже – землю, тоже прозрачную. Теневыми контурами выделялись в ней обломки камня, крюки, какой-то ящик. Под извилистым корнем дерева шевелится кто-то, небольшой и темный, наверное, крот. Слабая боль появилась в веках. Он знал, что это не продлится долго. Долго не разрешалось. Сеанс не более тридцати секунд. Очень сильная концентрация, можно свихнуться, случаи уже были. Крысинда, шурша стремительными крыльями, нырял под потолком, задевал стены, срывал плакаты с изображением анатомии человека. Поганка, наклонившись над треногой, редко и глубоко вдыхал пламя, а потом, разогнувшись, выдыхал обратно длинные желтые языки. Кто-то залаял по-собачьи, кто-то перекатил низкий тигриный рык. Сразу два петуха разодрали воздух серебряным криком. Веки болели сильнее. Герд щурился. Оставалось совсем немного. Учитель Гармаш высоко поднял руки, уминая воздух растопыренными пальцами – успокаивал, снимая напряжение.- Дурак! Закрой глаза!- квакнула жаба. Герд отмахнулся. Ему никогда в жизни не было так весело.
Были арестованы две женщины. Их обвинили в том, что с помощью дьявола они вызывали град. На третий день обе сожжены. В трирской области иезуит Бинсфельд сжег триста восемьдесят человек. Иезуит Эльбуц в самом Трире – около двухсот. В графстве Верденфельде с февраля по ноябрь казнили пятьдесят одну ведьму. В Аугсбургском епископстве шестьдесят восемь – за любовную связь с дьяволом. В Эльвангене сожгли сто шестьдесят семь ведьм. В Вестерштеттине – более трехсот. В Эйхштете – сто двадцать две …
Из открытого окна библиотеки виднелись синеватые, зазубренные горы. Меж дымчатых пиков, на пологих ледниках, белела подтекающая лазурь, вспоротая темными венами рек: снег в горах таял, и пенистый, мутный поток, переворачивая валуны, низвергался в долины. Даже сюда долетала его водяная свежесть. «Можно уйти в горы,- подумал Герд.- Там не найдут. И кому это надо меня искать? Построю шалаш на склоне, над рекой. Горячая трава, горные маки. В реке против течения стоит форель. Ее можно руками выбрасывать на берег. Отражается солнце. Журчит вода на темных камнях. Проживу . .. Здесь скоро все рухнет. Частный санаторий для туберкулезных детей. Жалкий обман, который никого не обманывает. Я один знаю, что скоро все рухнет. Больше никто не знает. У меня шестое чувство. И я не могу предупредить, потому что не знаю – когда и как».
Он перелистнул страницу. Солнце падало на раскрытую книгу, и бумага слепила. Как муравьи шевелились мелкие буквы. Генрих Инститорис и Яков Шпренгер. Булла Иннокентия VIII. «Суммис дезидерантис». «Не без мучительной боли недавно узнали мы, что очень многие лица обоего пола пренебрегли собственным спасением и, отвратившись от истинной веры, впали в плотский грех с демонами, и своим колдовством, заклинаниями и другими ужасами, порочными и преступными деяниями причиняют женщинам преждевременные роды, насылают порчу на приплод животных, на хлебные злаки и плоды на деревьях, равно как портят мужчин и женщин, сады и луга, пастбища и нивы, и все земные произрастания . ..» Генрих Инститорис представлялся ему похожим на отца Герувима – высокий, худой и яростный. А Шпренгер, напротив,- голубоглазым толстячком с пухлыми губами, голая, в складках жира, голова которого лоснится, будто намазанная маслом. «В городе Равенсбруке не менее сорока восьми ведьм в течение пяти лет были нами преданы огню …»
С площадки под окнами доносились громкие голоса.
Толстый Папа показывал свой коронный номер. Сел на корточки – этакая квашня раскоряченная, и на него взгромоздились сразу шесть человек, кое-как цепляясь друг за друга.- Встаю! ..- загудел Толстый Папа, и встал – без усилий.- Ах, ах! . .- тоненько и восторженно запищала Кикимора. У нее задралась юбка, обнажив икры, как лыжные палки. Герд отвернулся. Под сопящей кучей-малой упирались в землю слоновые ноги Толстого Папы.
Тень упала на ослепительную страницу. Герд поднял глаза и встал.
– Здравствуйте,- вежливо сказал он.
Директор еле заметно кивнул. Как всегда – будто не Герду, а кому-то за его спиной.
– Здравствуй, звереныш,- весело сказал Карл. Потрепал его по голове.- Как дела? Говорят, показываешь зубы?
– Да,- сказал Герд.
И Карл убрал руку.
– Ого!
Герд глядел не отрываясь. Это его он видел вчера с директором, на площадке, сквозь прозрачную стену. Но не поверил. Он помнил, как из ровной дырочки над правой бровью выплеснулась коричневая кровь. Теперь на этом месте было белое пятно размером с двухкопеечную монету.
– Как смотрит,- сказал Карл.- Настоящий волчонок.
Директор несколько брезгливо взял в руки серый том.-«Молот ведьм»,- бросил он. Перевернул обложку второй, раскрытой книги.- Вальтер Геннингсгаузен «Подлинная история дьявола».- Сказал, почти не двигая презрительными губами:- Есть более свежие данные . ..
В графстве Геннеберг были сожжены сто девяносто семь ведьм. В Линдгейме – тридцать. В Брауншвейге ежедневно сжигали по десять – двенадцать человек. «В то время, как вся Лотарингия дымилась от костров, в Падеборне, в Бранденбургии, в Лейпциге и его окрестностях совершалось также великое множество казней». Епископ Юлиус за один только год сжег девяносто девять ведьм. В Оенабрюке сожгли восемьдесят человек. В Зальцбурге – девяносто семь. Фульдский судья колдунов Бальтазар Фосс говорил, что он сжег семьсот людей обоего пола и надеется довести число своих жертв до тысячи …
С веранды в библиотеку, деликатно ступая заскорузлыми ботинками, вошел человек в комбинезоне и клетчатой рубашке, какие носят фермеры. Остановился поодаль, вытер лоб кепкой, стиснутой в шершавой руке.
– Я вижу, вы подумали, Глюк,- сухо сказал директор.
Человек помялся, опустив коротко стриженную голову.
– Я вас не держу, Глюк. Вы можете покинуть санаторий когда угодно. Ведь вы уходите? Зайдите к казначею и получите – сколько вам причитается .. .
– Конечно, спасибо вам, господин директор,- грубым голосом сказал Глюк.- И вам тоже, господин Альцов, убили бы меня тогда, если бы не вы . ..- Он большими руками перекрутил кепку, словно хотел порвать ее.- Да только сдается, что лучше бы мне не брать этих денег . .. Вы уж простите, но только говорят, что нечистые эти деньги …
Директор отвернулся.
– Жарко,- сказал, обмахиваясь ладонью.
– А вы знаете, Глюк, что вас ждет дома?- очень тихо спросил Карл.
Глюк медленно моргнул голубыми глазами – странными на обветренном лице.
– Три года прошло, господин Альцов … У меня там жена и ребятишки. Что же врозь. .. Пойду прямо в церковь, патер Иаков меня знает, я ему яблони подстригаю каждое лето . .. Отмолю как-нибудь . . .
Они молча смотрели, как Глюк вышел из дома, постоял на солнце, вздохнул, надел кепку, пересек пыльную площадку, обсаженную чахлыми деревьями, и открыл чугунную калитку в кирпичной стене.
– А ты почему не играешь вместе со всеми, звереныш?- спросил Карл.
Фома Аквинский писал: «Демоны существуют, они
могут вредить своими кознями и препятствовать плодовитости брака. .. По попущению божию они могут вызывать вихри в воздухе, подымать ветры и заставлять огонь падать с неба». В Ольмютце было умерщвлено несколько сот ведьм. В Нейссе за одиннадцать лет – около тысячи. Есть описание двухсот сорока двух казней. При Вюрцбургском епископе Филиппе-Адольфе Эренберге были организованы массовые сожжения: насчитывают сорок два костра и двести девять жертв. Среди них – двадцать пять детей, рожденных от связей ведьм с чертом. В числе других были казнены самый толстый мужчина, самая толстая
