которые обеспечивают выравнивание температуры и влажности, попутно поставляя жизненное пространство для рыб, что леса накапливают двуокись углерода и производят кислород, что древесина растет, что насекомые берегут человека от опасных вредителей, что микроорганизмы существуют в почве, и без них она бы не плодоносила.
Все эти бесплатные услуги земной экосистемы представляют собой ценность ровно в тридцать триллионов долларов, подсчитал проспект, почти вдвое больше глобального валового продукта.
Джон посмотрел в окно на стальной покров облаков, над которым они пролетали. Впервые он столкнулся с цифрой, с которой мог сопоставить свое невообразимое состояние. Если верить этой цифре, глобальный валовой продукт составляет примерно пятнадцать триллионов долларов. Другими словами, на свои деньги он мог бы купить пятнадцатую часть всех товаров и услуг, произведенных за год на всей планете. Даже не верится. И что можно было бы осуществить с этими деньгами? Прорицание предполагало некое нестандартное действие, некий шаг, нечто решающее, что можно осуществить лишь при помощи колоссальных денег. Но что именно?
Он подождал немного, но на том месте, где он ожидал молниеносной вспышки прозрения, лишь смутно ворочались клубы туманного неведения, и он снова углубился в чтение. Итак, экосистема Земли стоила тридцать триллионов долларов.
Непривычно было взглянуть на природу под таким углом. Аргументы, которые ему до сих пор приходилось слышать в защиту природы, носили в основном эмоциональную окраску – как природа великолепна и как будет ужасно ее обезобразить. Против этого нечего было возразить, но сама дискуссия таким подходом обесценивалась. Разумеется, это было ужасно, что лес вырубается ради строительства автобана или фабрики, но если это для чего-нибудь «необходимо», если чувства меряются силой с деньгами, то выигрывают всегда деньги.
А оказывается, нельзя упускать из виду стоимость экосистемы. Допустим, попытались бы на Луне или другой необжитой планете воссоздать Землю. Тогда пришлось бы самим создавать все то, что Земля дает бесплатно: воду, воздух, многообразие растений и животных, плодородную почву. Воду пришлось бы подвозить или производить искусственно. Воздух пришлось бы создавать, готовить, очищать и так далее. Все это стоило бы безумно много. Неисчислимо, даже если бы на Луне пришлось оживить ареал размером с деревню с ее полями и огородами. Значит, не учитывать стоимость «бесплатной» природы в экономике – просто ошибка в расчете.
Но это значило, что защитники природы просто впустую расточают время, когда блокируют какой- нибудь экскаватор и, стоя на карауле, распевают песни под гитару? Губителей природы надо побивать их же оружием. Просто пойти и разложить их калькуляцию, ввести туда стоимость экосистемы и посмотреть, что получится в итоге.
Но сам он не смог бы это сделать. И наверняка нет достоверного метода подсчета стоимости леса, озера или какого-то вида животного.
В заключение в письме еще раз было подчеркнуто, что экосистема не заканчивается на границах государства, поэтому разговор о ней должен идти на межгосударственном уровне, для чего и предназначен WWF. И что если он решит пожертвовать в фонд солидный взнос – этак с сотню миллионов, – то его будут чествовать на особой церемонии. Джон убрал письмо, попросил принести ему фруктовый коктейль с капелькой алкоголя и задумчиво смотрел в окно.
Что же было причиной массового вымирания видов? Исчезновение нетронутой природы. Люди со временем не оставили на земле живого места. Куда бы ни ступала их нога, всюду они ведут разведку и в конце концов начинают использовать каждую пядь. Вырубают леса, строят дома, удобрениями, пестицидами и машинами добывают себе из земли пропитание. А причина этой экспансии совершенно банальная: рост населения. Все больше становится людей, которые хотят есть, которые где-то должны жить, которые, опять же, рожают детей. И так далее.
И все это было так сложно. И так безвыходно. Может, он должен потратить свой триллион на то, чтобы обеспечить весь мир презервативами и противозачаточными пилюлями? Это и было средоточием всех проблем? Люди, много, много людей. Толпы, тьмы, поток людей, выходящий из берегов, их все больше, и им приходится тесниться все на той же планете.
Он огляделся в салоне первого класса, который был тесноват, но все же гораздо просторнее нижней палубы эконом-класса, набитой пассажирами, как сардинами в банке; вспомнил свою виллу на берегу моря, высокую ограду вокруг сада, охранников, приватный пляж, яхту. Как внезапная зубная боль, его пронзила мысль, что богатые люди тратят большие деньги на то, чтобы отгородиться от этого человеческого потока.
Он боялся, что родительский дом покажется ему чужим, бедным и жалким, как его старая посуда. Но когда он переступил порог и вдохнул родные запахи, сразу почувствовал себя дома и на родине. Он обнял мать в прихожей, где пахло кожей и ваксой из мастерской, которую отец на этот день закрыл. В гостиной все было пропитано ароматами из кухни, томатами, свежим базиликом и отваром из-под макарон, и Джон обнялся с отцом, а мать все это время никак не могла унять свои восторги, какой же он загорелый да статный.
Все было как обычно. Коричневые обои с ромбовым узором в прихожей, потемневшие с годами. Лестница наверх, третья ступенька которой по-прежнему скрипела. Его комната, в которой ничего не изменилось со времени его переезда к Саре. Он будет ночевать сегодня в музее. И все тот же неопределимый запах на верхнем этаже, который сразу вызвал в нем воспоминания детства.
Но телевизор в гостиной был новый. Он сел на софу, спинку которой украшали вязанные крючком салфетки, и сказал, что у него все хорошо. Мать накрывала стол. Отец рассказывал, что у нее в последнее время побаливают ноги. Он никак не отметил тот факт, что Джон носит его старые часы, но этого и нельзя было ожидать от отца.
Вскоре приехали Хелен и Чезаре. Они привезли большой букет цветов. В том, как они здоровались с Джоном, ощущалась какая-то неловкость, будто они не знали, как теперь вести себя с ним. Хелен выглядела как всегда: интеллектуальная женщина и доцент философии, распущенные длинные волосы, одета в модное черное, вне возраста, как будто изобрела способ укрыться от внимания проходящих лет. Чезаре, напротив, все лысел, отчего казался старше сорока лет, хотя ему не было и тридцати девяти. Этих напряженных складок у губ в прошлом году у него еще не было. Чезаре все еще был худощав, но выглядел не особенно счастливым.
– Какая это у вас годовщина? – спросила Хелен, когда все садились за стол. О Лино никто не проронил ни слова, и лишнего стула за столом просто не было. – Тридцать девятая? О, тогда на будущий год надо сделать что-то особенное: юбилей!
Джон заметил, как мать при этих словах вскинула на него быстрый взгляд.
– Посмотрим, – коротко сказала она.
Сальтимбочча была великолепна. Просто уму непостижимо! Джон, пережевывая первые кусочки, смотрел в тарелку и пытался вспомнить, ел ли он что-нибудь более вкусное в последние бесчисленные обеды и ужины в дорогих ресторанах. Или ему только кажется, потому что он вырос на этой еде?
– Джон, – вполголоса спросила мать, – а эти двое непременно должны сидеть в прихожей?
Он не понял, к чему она клонит. Его другая, новая жизнь показалась ему в этот момент далеким сном.
– Это их работа, мама.
– Но ничего, если я вынесу им тарелку?
Охранники дали себя уговорить пройти на кухню и поесть там за столом.
– У них же под пиджаками оружие, – испуганно прошептала мать, вернувшись.
Тут он снова вспомнил про свои намерения. За десертом он объявил, что собирается сделать каждого члена семьи финансово независимым.
– И Лино, разумеется, тоже, – добавил он.
Каждый получит десять миллионов, капитал, на проценты с которого можно безбедно жить, никогда больше не думая о деньгах.
– Такие подарки облагаются налогом, – заметил Чезаре тоном финансового служащего.
Его отец откашлялся, взял с колен салфетку, положил ее на стол и нахмурил кустистые брови.
– Ну, хорошо, – сказал он. – Но работать я не перестану.
