– Но тебе больше не понадобится работать!
– Здоровый человек должен работать. Так устроена жизнь. Джон, не могут же все люди жить на проценты! Кто-то должен печь хлеб и чинить обувь. Деньги я приму и скажу спасибо и перестану беспокоиться, что их на что-нибудь не хватит. Это будет большое облегчение, да. Но в принципе я считаю, что эти заботы есть только потому, что мы неправильно устроили мир, если честно работающий не может нормально жить.
Джон посмотрел на отца и подумал, что, наверное, сделал какое-то смешное предложение. Хелен тоже ощетинилась и заявила:
– Мы не возьмем твои деньги, Джон. Извини. Я знаю, ты от чистого сердца, но они нам не нужны. У нас у каждого есть профессия, мы хорошо зарабатываем, и у нас есть все, что нам нужно.
– Я понимаю, – сказал Джон, сохраняя самообладание, и посмотрел на своего старшего брата. Тот утвердительно кивнул, но по его лицу пробежала тень, и Джон спросил себя, не приняла ли это решение одна Хелен. Ведь за столом у них не было возможности обсудить это.
– Несколько лет назад, – начал рассказывать отец, – один человек на нашей улице выиграл в лотерею. Джанна, ты его помнишь? Он еще все время выгуливал пуделя с белым пятном на лбу… Русский, Мальков, что ли…
– Маленков, – поправила мать. – Кэрол Маленков. Но он из Польши.
– Маленков, правильно. Он выиграл в лотерею два миллиона долларов, кажется. Шофер автобуса. И перестал работать, только гулять ходил. Я его постоянно видел с собакой. И вдруг через полгода слышу: он умер. Его жена сказала, что ему было вредно ничего не делать. Сердце так разленилось, что перестало биться.
– Богатство осложняет жизнь, – вставила Хелен. – Ты, может быть, еще не осознал это. Но у тебя теперь большая вилла, машины, яхта, прислуга… Обо всем этом надо беспокоиться. Это отнимает много времени, которое тебе уже не принадлежит. И спрашивается, кто кем владеет – ты собственностью или она тобой?
– Ну да, – осторожно ответил Джон. – Раньше я целый день развозил пиццу, чтобы заплатить за комнату. И мне принадлежало еще меньше времени.
Он не хотел говорить ей напрямую, что она понятия не имеет о том, что значит быть богатым.
– Но охранники! – воскликнула она. – Джон, уж лучше я буду работать, чем постоянно терпеть около себя охранников.
– Иметь триллион долларов – это, конечно, некоторое извращение, я признаю, – сказал Джон.
– Нет, нет. Сейчас каждый доллар, который у меня есть, я зарабатываю сама. Я потеряла бы это чувство независимости, если бы приняла твои деньги.
Джон пожал плечами:
– Воля твоя.
А о Чезаре как бы и речи нет, да?
По дороге к кафе, в котором когда-то их отец сделал предложение их матери, Хелен спросила его, почему он просто не раздаст свои деньги по разным благотворительным организациям.
– Ты же можешь оставить себе десять миллионов и жить на проценты, как сам сказал. И горя не знать ни с богатством, ни с бедностью.
– Горя я и так пока не знаю, а заботы есть, но совсем другие, – признался Джон. Стоял великолепный солнечный день, блестели длинные шеи фонарей и почтовый ящик на углу. Уличное движение было оживленным.
Их родители рука об руку шли немного впереди, и Джон рассказал своему брату и невестке о прорицании, связанном с наследством их предка, и о том, что должен сохранять деньги для намерения, которое можно будет осуществить только с большими деньгами, но что это за намерение, он пока не знает.
Хозяин кафе, как и каждый год, зарезервировал для них определенный столик.
– Я сидела вот здесь, – рассказывала мать с грустной улыбкой, – а ваш отец здесь. На том же самом стуле.
– Конечно, теперь это уже не тот стул, – проворчал отец и запыхтел, чтобы не выказать волнения.
– У нас был капучино.
– А разве не кофе
– И мы пришли сюда из кино на Пятой, это с голубой башенкой, которую потом снесли. Был фильм с Кэри Грантом.
– «Над крышами Ниццы». Так он назывался.
– Я еще всеми мыслями была в фильме. А он вдруг и спрашивает меня, не хочу ли я выйти за него замуж! Представляете?
– Я боялся, что если сейчас не спрошу, то уже никогда не спрошу.
– Он сам тогда походил на Кэри Гранта, ваш отец.
– Ой, ну что ты…
– И я сразу же сказала «да», ни секунды не раздумывая.
Он взял ее руку в свою, изработанную, с возрастной пигментацией.
– А вышла бы ты за меня сейчас, если бы можно было повернуть время вспять?
Она обняла его:
– Хоть тысячу раз поворачивай, все равно бы вышла!
Они поцеловались и застенчиво отпустили друг друга, будто в их поцелуе было что-то неподобающее, и оба засмеялись, осознав, как старомодна их реакция.
Потом все заказали капучино – только Хелен захотела эспрессо – и пирожные. Джону показалось, что Чезаре и его жена как-то напряжены. Видимо, эта сцена, повторявшаяся из года в год, не вводила их в лирическое состояние.
На обратном пути Чезаре втянул Джона в разговор о футболе, который наводил на Хелен скуку, и она присоединилась к своим свекру и свекрови. Чезаре немного придержал Джона, чтобы отстать от остальных.
– Если вернуться к этому разговору насчет денег… – он запнулся, не зная, как продолжить.
– Ну-ну? – подбодрил его Джон.
– Несколько месяцев назад я приобрел один пакет акций. Мне казалось, что дело верное. И я решил рискнуть. – Чезаре помедлил. – Хелен про это ничего не знает. Естественно, все лопнуло, и теперь у меня проблемы с выплатами за дом и за…
– Все ясно. Только дай мне номер твоего счета.
– Ты же знаешь, финансовые служащие зарабатывают копейки, поэтому я думал, если ты… ну, ты ведь сам предложил…
– Чезаре, тебе ни в чем не надо оправдываться. Хелен ничего не узнает, это я тебе обещаю.
Его брат, убедившись, что его лучшая половина не видит и не слышит, сунул Джону бумажку, которую написал заранее – в туалете кафе.
– И, Джон, только не десять миллионов, пожалуйста.
– Почему нет?
Подбородок Чезаре заметно дрожал.
– Я же сказал, тогда придется платить налог на дарение, и я не смогу держать это в тайне от Хелен.
– Понял. Тогда сколько?
– Сумма, свободная от налогов, ограничена десятью тысячами долларов в год. Если бы ты перевел мне десять тысяч сейчас и еще десять тысяч в будущем году…
– Двадцать тысяч? И все? Ты это серьезно?
– Только чтобы покрыть потери. А дальше я управлюсь.
– Ну, хорошо. Я сделаю, как скажешь. Какие проблемы!
– Спасибо. – Чезаре вздохнул. – А с десятью миллионами я бы не управился, честное слово. Я не знаю, что с ними будет делать папа. А ты сам? Я удивляюсь, как ты еще не свихнулся!
