прошла целая вечность! Вся моя жизнь была просто фрагментом какого-то фильма.
Арманд включил лампочку над своим сиденьем и пошарил рукой на полочке у себя над головой в поисках расписания поезда. Оно лежало на стопке прочитанных газет, которая и упала ему на колени. На первой странице, разумеется, красовался вездесущий в эти дни кричащий заголовок о Жане Мари Левру, французском шпионе, а чуть ниже была напечатана фотография разыскиваемого несовершеннолетнего преступника Арманда Дюпре.
— Он меня преследует! — пробормотал он, смял газеты и засунул их обратно на полку.
Затем он стал изучать расписание.
— Следующая остановка в Шорндорфе через пару минут. Это мы уже знаем. До Крайлсгейма поезд останавливается примерно каждые четверть часа, потом еще остановка в Ансбахе, а дальше только в половине второго в Нюрнберге. Хорошо, — сказал он, отложил листок с расписанием и выключил лампочку.
— Ты быстро разбираешься с расписаниями поездов, — заметила я. — Я имею в виду этот маневр с электричкой, путями, временем отправления — я бы в жизни до такого не додумалась.
— Да, наверное. Не знаю, — ответил Арманд и открыл банку колы. — А вот то, что вокзал оказался закрыт, могло выйти боком. Но что уж теперь… Если за тобой гонится целый свет, ты делаешь все настолько хорошо, насколько можешь.
— Гмм. — Я задумалась.
Некоторое время мы молчали, поглощенные едой. Поезд остановился, но люди только выходили, никто не садился. Состав вскоре тронулся и плавно заскользил под убаюкивающий стук колес через ночной пейзаж, над которым висели разорванные тучи и бледный месяц. То, что у нас было с собой в качестве провианта, нельзя назвать образцовым ужином. Арманд без разбора запихнул в сумку то, что попалось под руку, — баночки с напитками, шоколадку, кексы, полпачки хрустящих хлебцев, разные сыры, оставшиеся сушеные батончики папиной кровяной колбасы, что-то еще по мелочи. Сначала, когда я увидела эту колбасу в дорожной сумке, я стала нервно соображать, хватит ли мне моих карманных денег, чтобы докупить папе то, что мы съели, и не будет ли она еще слишком свежей на папин вкус. Теперь эти мои прежние мысли показались мне полной ерундой. В конце концов, это не моя вина, что на меня напали и похитили!
— Скажи… — начала я через пару остановок, уже заполночь; я не знала, спит ли Арманд или только бездумно смотрит в окно.
— Мм? — произнес он. Это прозвучало так, что я поняла: сна у него не было ни в одном глазу.
— Предположим, твой побег удастся…
— Он удастся, — тут же заверил меня Арманд.
— …тогда ты затеряешься где-нибудь, да? Начнешь новую жизнь?
— Да, начну новую жизнь. Новое имя, новые документы.
Я дожевывала последний хвостик колбаски. Когда ты находишься в бегах, они не так уж плохи, эти папины деликатесы.
— А что с твоими родителями? Они же будут беспокоиться.
Арманд помолчал.
— Возможно, я напишу им открытку, когда все уладится. Но не более того. Это слишком опасно.
— Грустно как-то.
Он презрительно фыркнул:
— Ясное дело, но по-другому нельзя. Люди, которые меня преследуют, никогда не откажутся от мысли поймать меня, понимаешь? Никогда. Если они потеряют меня из виду, они станут прослушивать телефон моих родителей и будут ждать, когда я от тоски по дому позвоню им. А если я это сделаю, в ту же минуту охота за мной начнется заново.
— Боже мой, — невольно вырвалось у меня. Я вдруг поняла, что я вообще еще ничего не поняла. Я думала, что знаю, каково это быть преследуемым, потому что я пережила вместе с Армандом часть его побега. Но в действительности я была лишь зрителем, невольной спутницей, которая ждала момента, чтобы снова вернуться в прежнюю нормальную жизнь. У Арманда такого возвращения к привычной жизни никогда не будет. Я могла только предполагать, насколько это, должно быть, ужасно.
Некоторое время мы снова думали каждый о своем. Облака все плотнее затягивали небо и совсем закрыли месяц, пейзаж за окном погрузился в непроглядную темноту. Как островки света время от времени всплывали населенные пункты с безлюдными освещенными улицами, вдоль которых стояли в рядок тонкошеие фонари и кланялись друг другу. Иногда где-то вдали свет автомобильных фар выхватывал из темноты отдельные деревья, или дома, или опушку леса.
— Как тебе вообще удалось от них бежать? — спросила я. — Или наоборот: как они могли удерживать кого-то с такими сверхъестественными способностями, как у тебя?
Он замялся. Как будто ему было неприятно об этом говорить.
— Это долгая история, — сказал он только. Разговор на этом и закончился, как всегда бывает, когда тебе отвечают такой фразой.
— Ну ладно, — я пожала плечами, — меня это, собственно говоря, не касается.
Он ничего не возразил, только смотрел на черную ночь за окном. Снова какой-то вокзал, остановка на пару минут, и мы уже едем дальше. Постепенно я начала засыпать. Я попыталась сесть поудобнее, положить голову между спинкой кресла, окном и моей курткой. Меня интересовало, смогу ли я вообще уснуть в такой позе.
— Это было спонтанное решение, — вдруг сказал Арманд. — У меня было всего часа два, чтобы все обдумать. В этот день Пьер был на похоронах своего отца, поэтому он ни о чем не узнал. Я даже не знал, что у него умер отец, — такие вещи они там никому не рассказывают. Я только увидел в окно, как они сели в машину и уехали. И на Пьере был черный костюм. — Он ненадолго смолк. — Сначала я просто испытал облегчение от того, что могу несколько часов побыть один в своих мыслях, что никто не будет подслушивать и вставлять свои комментарии. Но потом… Мои мысли начали как бы бешено вращаться, и я в один миг понял, какой редкий случай мне представился. Что я мог бежать. Я обдумывал, как бы мне это устроить, и постепенно мне стало ясно, что я даже
— Так просто? — спросила я. — Без денег, без карты, без вещей?
— Да. И со смутным представлением, как вообще живут за стенами института. Мне, например, не пришло в голову ехать на поезде, хотя недалеко от института есть железнодорожная станция, через которую проходят и поезда дальнего следования. — Я увидела его ухмылку. — Впрочем, это было мое счастье, потому что там они меня сразу бы схватили.
— А что ты предпринял вместо этого?
— Я поехал автостопом. И пока агенты института летели на своих вертолетах в Лион и Безансон, я был еще совсем рядом и, ни о чем не подозревая, ехал от деревни к деревне.
— Автостопом?
— Почти. Я просто не ждал часами на обочине дороги, а немного ускорял процесс. Это был очень хороший фокус. Я прятался, ждал, пока мимо будет проезжать машина, которая мне нравилась. Грузовик, например, или хлипкая легковушка — одним словом, что-нибудь неброское. Я довольно быстро понял, что нужно телекинетически зажать в автомобиле, чтобы у него вдруг заглох мотор и он остановился. Я каждый раз ждал, пока водитель откроет капот и начнет беспомощно смотреть под него. Тогда я выходил из своего укрытия, прогуливаясь, проходил мимо и спрашивал, не могу ли я чем-то помочь. От помощи никто не отказывался. Я немного прощупывал мотор, бормотал себе под нос что-нибудь вроде «остановка двигателя» или «влажность» и в итоге говорил, что нужно еще раз попробовать завестись. На самом же деле я просто отпускал то, что телекинетически зажимал. Люди всегда были безумно рады, когда я просил их подбросить меня немножко, часто даже приглашали меня поесть, делали крюк, чтобы подбросить меня туда, куда мне было нужно, или предлагали деньги. Короче говоря, это был идеальный способ, — заключил Арманд и довольно улыбнулся.
— А почему ты отказался от этого способа передвижения?
— Потому что они додумались зачитать мои приметы по радио. — Он вздохнул. — Я как раз сидел рядом с милым пожилым мужчиной, он перевозил уголь, когда по радио прочитали это сообщение. Это было
