ужасно. Он внимательно прослушал сообщение, в котором говорилось об очень опасном несовершеннолетнем преступнике, и грустно покачал головой: какие несчастья только не происходят в мире. Я уже хотел облегченно вздохнуть, когда заметил, как он на меня смотрит, потом он начал кричать… Ужасно. — Он растерянно посмотрел перед собой и добавил: — Но, конечно, у него не было ни малейшего шанса. Я выключил его и машину в ту же секунду и пошел прочь.
— А что было потом?
— Потом я перестал ездить на попутках. Я пробовал прятаться в лесах, но это продолжалось недолго. Тогда я стал забираться в дома, где не было хозяев, воровал одежду, еду и деньги, и, в конце концов, мне в голову пришла мысль перебраться через границу на поезде. Я думал, может быть, они не осмелятся преследовать меня в Германии. Но я ошибался. Я снова пробовал перебираться от деревни к деревне, по большей части на автобусах, но это шло уже не так гладко, как вначале. Напротив, они меня совсем окружили. — Он прервал свой рассказ. — Ну вот, остальное ты знаешь.
Я посмотрела на него. На мгновение весь этот блеск его непобедимости и превосходства померк, и он показался мне очень мягким и ранимым.
— А ты не боишься, что они уже ждут тебя на вокзале в Дрездене?
Он покачал головой:
— Они бы не стали так долго выжидать. Если бы у них было хоть малейшее подозрение, они бы уже давно были в поезде.
— И что тогда?
— Они ничего не подозревают. Они считают меня идиотом. Идиотом с почти волшебными способностями, но идиотом.
Это прозвучало очень горько. Я спросила себя, что же с ним делали в этом институте.
Я попробовала бодро улыбнуться. Не знаю, насколько хорошо я вообще умею так подбадривать. В тот момент, мне показалось, вышло не очень удачно.
— Когда мы приедем в Дрезден, — сказала я, от всей души желая показать ему, что я на его стороне, — хорошо бы было раздобыть еще немного денег, чтобы я смогла поехать домой на поезде и мне не нужно было обращаться в полицию. Так они не узнают, куда ты пропал.
Арманд откашлялся:
— Ты, видимо, считаешь это само собой разумеющимся, что ты из Дрездена поедешь домой?
Я остолбенела.
— Чего? Мы же договорились, что я еду с тобой до Дрездена, а потом…
— А что потом? Потом будет видно.
— А теперь давай помедленнее, — взбунтовалась я. — Пожалуйста, не воображай, что я позволю тебе всю жизнь таскать меня за собой.
— А как ты можешь мне в этом помешать?
— Очень просто — сбежать. Как только представится следующая возможность.
Очень умно с моей стороны так подробно сообщать об этом заранее.
— Понятно. Но возможности просто не будет.
— Это тебе так кажется. Сегодня вечером я могла уже несколько раз без труда сбежать от тебя.
— И когда же, например?
— Например, когда мы бежали на трамвай. Например, на вокзале. Мне стоило только броситься в объятия какому-нибудь полицейскому.
Арманд удивленно повел бровями.
—
Я не знала, что ответить.
— Понятия не имею. Не знаю. Может быть… потому что…
— Может быть, потому что — что? Потому что ты меня боишься.
— Вовсе нет, — раздраженно возразила я. Нет, не раздраженно. Я сама себя запутала. — Можно подумать и о других причинах, по которым я тебя не предала!
— А именно?
— Может быть, это потому, что… потому, что ты… Потому, что я думала…
Я покраснела. Я чувствовала это. Во мне неудержимо поднималась горячая волна. Какое счастье, что наш отсек был освещен только тусклой лампочкой ночного света.
— Может быть, потому, что я в тебя… в каком-то смысле… влюбилась.
Это было сказано. Это было сказано, и я не могла поверить, что я это сказала. Что мой язык узнал об этом раньше, чем мой мозг. Я поглубже вжалась в свое сиденье, в темноту и не отваживалась посмотреть на него. Я не могла себе вообразить, что теперь произойдет.
Когда я потом вспоминала это, я, конечно, сознавала, что все я прекрасно представляла. Герой и героиня обоюдно признаются в любви. Потом они бросаются друг другу в объятия. Их губы сближаются, притягиваемые магической силой. Поцелуй. Гаснет свет.
Очевидно, я пересмотрела слишком много любовных фильмов.
Арманд после секунды испуга начал издевательски насмехаться.
— Эээ! — заблеял он, откинулся назад и картинно сложил руки. — Вот как! — И потом с равнодушной улыбкой добавил: — Знаешь, что касается меня, то влюбляйся в меня сколько хочешь.
О, как же я его ненавидела! Я готова была за этот ответ без малейшего сожаления выцарапать ему глаза. Если то, что я почувствовала, было не настоящим чувством, а ошибочной симпатией, ночным наваждением, то это чувство моментально пропало. Чем дольше я на него смотрела, тем сильнее во мне разгорался гнев, тем неприятнее, отвратительнее, невыносимее он мне казался.
Что он себе вообразил? Можно подумать, если у него есть этот телекинетический дар, то он уже невесть кто? Полубог? Сверхчеловек, который может себе позволить плевать на чувства других людей? Разъяренно и обиженно я смотрела в окно, твердо решив никогда в своей жизни больше ни словом с ним не перекинуться, не проронить ни звука. И я сбегу от него, когда он в следующий раз хоть на секунду отвлечется. Не моргнув и глазом. И я подойду к ближайшему полицейскому посту и расскажу все до мелочей, что он сделал и что он мне рассказал.
Поезд постепенно замедлял ход, за окном показались дома и улицы. Арманд взял расписание и еще раз внимательно изучил его.
— Это, должно быть, Ансбах, — сказал он как ни в чем не бывало. Он посмотрел на часы. — Да, ноль часов пятьдесят шесть минут. Мы едем без опозданий.
Я молчала.
Поезд остановился. Арманд встал, открыл окно и стал смотреть на платформу, наблюдая, кто выходит из поезда, а кто садится. Пассажиров было немного. Я увидела только одного мужчину с кейсом; он на ходу поднял воротник. Дул холодный пронизывающий ветер.
Потом свисток, и поезд тронулся. Арманд закрыл окно и снова сверился с расписанием.
— Следующая остановка в Нюрнберге, около половины второго. А уж потом долго будем ехать не останавливаясь до следующей остановки в пять утра в Галле.[9] Странное название для города. Можно подумать, что над всем городом построена крыша.
Я молчала.
Он покачал головой:
— В любом случае это больше трех с половиной часов езды без остановок. Тут можно будет и подремать немного.
Я упорно молчала.
Он отложил в сторону буклет с расписанием и сладко зевнул.
— Итак, пока все идет отлично. — Он испытующе посмотрел на меня, как будто только теперь заметил, что я перестала с ним разговаривать. — Скажи, то, в чем ты мне тут призналась, это ведь была какая-то уловка, не так ли?
Меня прорвало. Кровь прилила к лицу. У меня было только одно желание, подавившее все другие чувства: сделать ему больно.
— О да, конечно! Забудь об этом! — выкрикнула я, придав своему голосу как можно более
