— Но я могу представить себе и иные причины саботажа,— продолжал Морияма.— Например, в вашем благословенном отечестве, Леонард, есть много людей, которые считают космос американской территорией.
Я прищурил глаза:
— Тогда вы должны подозревать и меня, командир.
Он улыбнулся.
— Вы — не саботажник, Леонард.
— Почему вы так уверены?
—
Ну что ж, шестое чувство его не обмануло. Я мысленно перебирал всю нашу команду. Каждого человека.
— А ваш
— К сожалению, нет. Нам придется идти к решению рациональным путем.
Все-таки он был нетипичным японцем. Японцы обычно всецело доверяют своей интуиции и стараются избежать логических построений.
Морияма разложил на столе какой-то документ и закрепил его с помощью магнитов.
— Неполадки в работе системы начались на четвертый день после прибытия шаттла. С тех пор нам не удалось завершить ни одного испытания. Итак, что-то случилось во время последнего визита шаттла.
Космические корабли прибывали на станцию Ниппон раз в два месяца. Они привозили новое оборудование, запасы продовольствия и заменяли часть команды.
— Например, на последнем шаттле к нам прибыл Сакай,— продолжал рассуждать Морияма.— Странный человек. Он занимается коммуникациями и больше ни на что не обращает внимания. С ним на редкость трудно общаться. Я часто спрашиваю себя, насколько он психологически устойчив.
Я попытался представить себе, как Сакай проникает в машинное отделение и перепрограммирует сложнейшие автоматы, управляющие энергетическим потоком. Невероятно!
— Вместе с Сакаем на станцию прибыл Ивабути,— сказал Морияма.— Он гениальный инженер. Лучший из всех, кого я видел. Для него не составит труда изменить настройку автоматов, но я не могу представить себе его мотивов.
Я взглянул на список пассажиров последнего шаттла. Третьей в списке была Ёсико Мацусима.
— Но, разумеется, все прочие члены команды тоже под подозрением,— пожал плечами командир.— То, что аварии начались почти сразу после визита шаттла, может быть простым совпадением, а может быть отвлекающим маневром.
— Если речь идет о саботаже,— сказал я задумчиво,— то может статься, один из троих, прибывших на последнем шаттле, вовсе не тот человек, которого мы ждали.
Морияма молча вытащил из папки еще один лист бумаги и оставил его висеть в воздухе прямо перед собой. Лист слегка покачивался от просочившегося под дверь сквозняка.
— Я был бы рад узнать, что гоняюсь за призраком, Леонард,— сказал он наконец.— Но у меня чувство, что на станции что-то идет не так. Запах опасности. Темное облачко на горизонте. Я хочу, чтобы вы стали моими глазами и ушами. Вы можете ходить по станции, не вызывая подозрений. Каждый на борту ценит вашу деликатность и чувство такта. Но, к сожалению, мои соотечественники в последние годы заразились расизмом, с которым когда-то успешно справилась Америка. Из-за вашего цвета кожи, а также из-за того, что у вас нет академической степени, они не будут воспринимать вас всерьез и, возможно, проболтаются о чем-то, чего никогда не скажут при мне. Надеюсь, я не обидел вас таким предложением.
Морияма снова меня удивил. Раньше мне не приходило в голову взглянуть на ситуацию с такого ракурса. А ведь он был прав. Во время своего обучения в Калифорнии, Морияма мог наблюдать все возможные степени ксенофобии, отчуждения и дискриминации, не выходя из студенческой столовой. В свою очередь, приехав в Японию, я сто раз на дню вспоминал своего приятеля по Летной Академии. Джой, чернокожий из округа Вашингтон, который пытался мне объяснить, что значит быть негром, ниггером, человеком второго класса. «Когда кто-то на тебя смотрит, ты понимаешь, что он смотрит только на твою кожу. Больше его ничего не интересует. Только цвет твоей кожи. Мысленно он ставит тебя на полку и вешает на тебя бирочку. Чернокожий. Это и есть дискриминация. И если у тебя белая кожа, ты так никогда и не поймешь, что такое настоящая несправедливость».
Само собой разумеется, я набил бы морду всякому, кто назвал бы меня расистом. Расист! Я же дружу с чернокожим! Мой лучший друг — чернокожий Джой из округа Вашингтон! Но в глубине души я благодарил судьбу за то, что родился в лоне Расы Господ. За то, что я белый, и мне не придется столкнуться с проблемой дискриминации. Я полагал, что никогда не почувствую себя человеком второго класса. И вот я очутился среди японцев и с удивлением обнаружил, что все они от мала до велика каждое утро благодарят Бога за то, что родились с желтой кожей.
— О'кей! — согласился я.— Я постараюсь разнюхать, кто на станции замышляет недоброе.
— Я не уверен, что вы до конца разделяете мое беспокойство,— сказал Морияма с непривычной серьезностью.— Я хочу показать вам еще один документ. Это телеграмма, которую я получил неделю назад. Прошу вас сохранить ее содержание в тайне. Вы знаете профессора Ямамото?
Я припомнил семинар в Токийском университете, на котором выступал Ямамото. Кажется, он как раз занимался фокусировкой и управлением энергетическим потоком. Когда на станции начались неполадки, мы послали ему запрос. Но с Земли ответили, что Ямамото сейчас находится в больнице с обширным инфарктом миокарда.
Морияма протянул мне лист, висевший в воздухе перед ним. Это была расшифровка телеграммы:
СЕКРЕТНО. ПРОФЕССОР ЯМАМОТО ДВЕ НЕДЕЛИ НАЗАД БЫЛ ПОХИЩЕН НЕИЗВЕСТНЫМИ. НАМ НЕ УДАЛОСЬ ОБНАРУЖИТЬ НИКАКИХ СЛЕДОВ. ИСА. ТОКИО. СЛУЖБА БЕЗОПАСНОСТИ.
Я вернул бумагу командиру. Темное облачко на горизонте. Запах опасности. Теперь я понял.
— Этот документ произвел на вас впечатление? — спросил он.
Я молча кивнул, и он спрятал бумагу в красную папку, на которой японскими иероглифами было написано: «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО».
Я был уже у двери, когда он неожиданно сказал:
— Да, вот еще что. Можно дать вам совет, Леонард?
Я повернулся и увидел его лукавую улыбку.
— Только между нами,— сказал Морияма, посмеиваясь.— Сбрейте вашу бороду. Японки привыкли к гладким мужским подбородкам.
Я провел рукой по подбородку. В самом деле, как наждачная бумага.
— Спасибо,— искренне сказал я.
Глава 4
Я только что принял душ.
Японцы — настоящие фанатики гигиены, для них никогда не бывает «слишком чисто». Поэтому жилой модуль на станции украшала огромная душевая кабина с мощным насосом.
Обнаженный, я стоял перед зеркалом. Стопы удерживали на полу специальные крепления. Я брился и размышлял о том, как следует поступать дальше.
По каким-то таинственным причинам сама процедура бритья неизменно погружает меня в глубочайшие размышления. Сначала о сиюминутном, потом о вечном. Я смотрю на свое лицо в зеркале, полирую подбородок бритвой и вдруг с невероятной ясностью осознаю, что я нахожусь в космосе. За этим зеркалом тонкая стена с двумя тонкими трубами водопровода и электрическим кабелем. Затем наружная стенка станции — толщиной с большой палец на моей руке. А что потом? Бесконечное, безграничное,
