Скиннер

стеклянную соломинку и делая осторожный глоток из своей кружки.

– Угх, – только и мог произнести Джанер.

– Ром из морского тростника, – пояснил Кич.

– И ты можешь это пить? – удивился Джанер, когда дыхание восстановилось.

– Мой желудок атрофирован, но система фильтров может удалять примеси из спиртных напитков. В моих сосудах течет жидкость на основе спирта.

– Почему ты всегда пьешь через соломинку?

– Мои губы достаточно эластичны, чтобы имитировать речь, но они не могут плотно сжаться.

– Ага, у тебя потечет изо рта. Кич размеренно кивнул.

– Тогда как ты говоришь? – Джанер не в силах был сдержать свое любопытство.

Рейф постучал по закрывавшему половину лица шлему.

– Звук генерируется здесь. Благодаря тому, что мои губы могут шевелиться, создается полная иллюзия.

Джанер кивнул и сделал из кружки более осторожный глоток. Он заметил, что бармен не сделал ни одного хода на доске с момента начала их разговора. Понятно, не хотел пропустить ни слова из столь увлекательной беседы!

– А как насчет вкуса?

– Приемник вкуса, установленный в нёбо, передает информацию на миметический компьютер стимулятора и на то, что осталось от моего органического мозга.

– Но ты не становишься пьяным?

– Нет, не становлюсь, и не считаю это недостатком. В большинстве ситуаций считаю благоразумным сохранять ясный ум.

Кич делился этой информацией совершенно беспристрастно. Джанер между тем разглядывал рейфа, обдумывая услышанное. Его собеседник был до некоторой степени живым, потому что у него функционировала часть органического мозга. Другую его часть составляли записи прежних мыслей: она использовалась как программа для стимулятора. Таким образом, Кич был трупом, способным передвигаться, благодаря управляемым ИР киберсистемам.

– Почему ты не выбрал имплантацию на шасси голема? – спросил Джанер.

– Это – мое тело, – сказал Кич и сделал очередной глоток, как будто счел ответ достаточным.

Джанер наблюдал за ним, а разум Улья воспользовался моментом, чтобы вмешаться:

– Приверженцы культа Анубиса считают физическую жизнь священной, а единственной истинной жизнью – жизнь тела. Возможно, Кич тоже так считает, хотя я в этом сомневаюсь.

Джанер не успел попросить разум прокомментировать последнее замечание, потому что в бар, как сбившийся с пути бульдозер, ворвался капитан Рон.

– Попутного всем ветра!

Подойдя к стойке, он осушил свою кружку одним глотком, затем стукнул ею по стойке так сильно, что подпрыгнули доски. Бармен подождал, пока осядет пыль, и наполнил кружку снова. Джанер заметил, что ее поверхность блестела, как металлокерамика после поверхностной закалки. Очевидно, обычный оловянный сплав не мог выдержать подобного обращения.

– То, что нужно, – сказал капитан.

Джанер посмотрел на Рона с уважением к выносливости его кишечника и сделал маленький глоток из собственной кружки.

– Я хотел бы поблагодарить вас за то, что вы вмешались в драку, – сказал он и часто заморгал от выступивших на глаза слез.

– Не люблю жуликов.

Джанер кивнул на Кича.

– Как и он.

Рон взглянул на рейфа и кивнул с выражением легкого удивления на лице. Кич, как понимал Джанер, вызывал удивление у всех граждан Правительства, тем более – у обитателей находившегося за границами Правительства мира.

На этот раз Рон выпил только полкружки, и Джанер бросил на стойку десятишиллинговую банкноту.

– Поменьше нет? – спросил бармен.

– Продолжай наливать, – сказал Джанер. Он уже чувствовал опьянение, но упрямо придвинул кружку к бармену. – Кстати, налей всем за мой счет.

– Ты просил напомнить, если снова начнешь, – прошептал разум Улья.

– Заткнись, – сказал Джанер, и капитан удивленно посмотрел на него. – Извини, я не тебе. – Он указал на шершней в футляре. – Это я им.

– Шершни… – Рон покачал головой. – Насекомым приходится здесь несладко.

– Почему?