Александра
Белинский. Но… чем дольше вы будете ждать…
Александр
Варвара. Лучше Козлов, Александра!
Любовь.
Татьяна. Как мрачно. Нет, лучше Баратынский! «Цыганка».
Александр. О Господи. Я уповаю на наше го критика.
Татьяна. Да, здесь без литературного критика не обойтись.
Белинский. У нас нет литературы.
Александр. Ну, в таком случае я готов дать благословение господину Пушкину, если он, конечно, переживет свою жену.
Михаил
Татьяна. Вы, наверное, думаете, что мы ужасные люди. Вы, должно быть, жалеете, что приехали…
Белинский. Нет, напротив. Здесь все как во сне…
Александра. Он говорит бог знает что.
Белинский. Но ведь это правда.
Татьяна. Но как же ваш ножик очутился внутри карпа?
Варенька. Кто-то, должно быть, бросил его в пруд, а карп увидел и проглотил.
Александр. «The moon is up and yet it is not night; Sunset didvides the sky with her…»[17]
Михаил. Нет, не читает.
Татьяна. Виссарион собирается прочесть нам свою новую статью – это будет самое замечательное событие за всю историю Премухина.
Любовь. Ио чем же ваша статья?
Белинский. Так, ни о чем. Рецензия на книгу.
Татьяна. Статья о том, как мы завязли между восемнадцатым и девятнадцатым столетиями.
Mихаил. Ну, Татьяне это, конечно, уже известно. Что ж, просвети нас, Белинский.
Белинский. Я ее после ужина прочту.
Михаил. После ужина я могу быть занят.
Варенька. Кто завяз?
Татьяна. Россия! Завязла между сухой французской философией разума и новым немецким идеализмом, который все объясняет. Расскажите, Виссарион.
Михаил
Александр
Белинский. Нет, все дело в том, что на вопрос, как сделать часы, ответ один для всех.
Стать часовщиком или астрономом может любой. Но если мы все захотим стать Пушкиным… если вопрос в том, как сделать стихотворение Пушкина? – или что делает одно стихотворение, или картину, или музыкальное сочинение великим, а другое нет? или что такое красота? или свобода? или добродетель? – если вопрос, как нам жить? – тогда разум не дает ответа или дает разные ответы. Так что здесь что-то не так. Божья искра в человеке – это не разум, а что-то иное, это какая-то интуиция, или видение, или, может быть, минута вдохновения, переживаемая художником…
Михаил. Dahin! Dahin! Lass uns ziehn!
Александр
Белинский. Нет.
Александр. А-а. Но, я полагаю, вы знаете французский.
Белинский. Ну… в общем…
Taтьяна
Варвара. Почему не позволили?
Любовь. Мама…
Варвара. Я только спросила.
Татьяна. Он написал пьесу против крепостного права.
Михаил
Александр
Белинский
Михаил. Ты сам сказал, что у нас нет литературы.
Белинский. Об этом я и пишу. Литературы у нас нет. У нас есть несколько шедевров – да и как им не быть – нас так много: время от времени великий художник объявится и в куда меньшей стране. Но как у народа, литературы у нас нет, а то, что есть, – не наша заслуга. Наша литература – это бал-маскарад, куда каждый должен явиться в костюме: Байрона, Вольтера, Гете, Шиллера, Шекспира и всех остальных… я не художник. Моя пьеса была не хороша. Я не поэт. Стихи не пишутся усилием воли. Все мы изо всех сил стараемся подчеркнуть свое присутствие, а настоящий поэт неуловим. Можно попытаться подсматривать за поэтом в момент творения – вот он сидит за столом, рука с пером неподвижна. Но едва перо двинулось – и момент упущен. Где он был в это мгновение? Смысл искусства – в ответе на этот вопрос. Открыть, понять, узнать, почему это происходит – или не происходит, – вот цель всей моей жизни, и цель эта не так бессмысленна в нашей стране, где нельзя говорить о свободе, поскольку ее нет, а о науке и политике тоже нельзя по той же причине. У критика здесь работы вдвойне. Если можно узнать хоть какую-то правду об искусстве, то что-то можно понять и о свободе, и о политике, и о науке, и об истории, поскольку все в этом мире движется к единой цели, и моя собственная цель – лишь часть этого общего замысла. Вы можете смеяться надо мной, потому что я не знаю ни немецкого, ни французского. Но я бы понял суть идеализма, даже если бы всадник на полном скаку прокричал мне в окно хоть одно предложение Шеллинга. Когда философы начинают рассуждать как архитекторы – спасайся, кто может – наступает хаос. Стоит им начать устанавливать правила красоты – кровопролитие неизбежно. Когда совершенное общество решают строить по законам разума и умеренности – ищите убежища у каннибалов. Потому что ответ не ждет нас, как Америка Колумба. Мировая идея говорит языком человека. Когда внутренняя жизнь народа, из поколения в поколение находит свое выражение в бессознательном творческом духе своих художников, тогда возникает