— Это были мои чувства тогда. Теперь все другое.
Печь, потрескивая, проглотила последний клочок бумаги. Черт побери, это письмо было для него как якорь надежды. Оно напоминало, почему он расстался с виски и с бурной жизнью и решил исправиться.
— Я читал его для поддержки, — сказал Мак. — Самыми тяжелыми ночами, когда я испытывал непреодолимое желание выпить, чтобы ослабить страдания, я перечитывал его. Мысленно я говорил тебе, что я работаю, чтобы измениться, ради тебя. Что тебе не надо тревожиться, я не позволю себе сгореть. Я вернусь к тебе другим человеком.
— Каким образом, скажи мне, оно помогало тебе?
— Письмо удерживало меня от пьянства, любовь моя. Мне оно было необходимо.
Неужели он раскрылся? Глупый Мак, который использовал обидное письмо в качестве поддержки, чтобы пережить трудные ночи?
В нем протестовал напуганный мальчишка, которого схватили и побили, когда его отец обнаружил, что все тетради Мака испещрены рисунками вместо уроков. Ему 'запретили рисовать под угрозой нового наказания, но как Мак ни старался, остановиться уже не мог.
Он рисовал без остановки все, что видел: птиц за окном, речку, где они ловили рыбу, своих братьев, мать и даже отца. Мак оставался в тени Харта и Кэмерона, они оба были старше, оба высокие, сильные, умные. Но рисовал только он, Мак.
Старый герцог считал стремление Мака рисовать безвольным и недостойным мужчины занятием. Когда в пятнадцатилетнем возрасте Мак стал приводить женщин, его отец не скрывал облегчения. «Я думал, с тобой что-то не так, мой мальчик. А ты верен женской плоти и прочим прелестями и дашь отпор любому, кто попытается переубедить тебя».
Старый герцог теперь не понял бы сына. Его сын так влюбился в женщину, что ради нее изменил всю свою жизнь.
«Женщины как смола, — любил говорить его отец. — Они по-своему полезны, но быстро окрутят тебя, если не проявлять осторожность. Они заманивают прелестью своих тел, потом привязывают незначительными приступами раздражения и слезами. Укладывай их в постель, получай удовольствие, женись на той, у которой достойные связи, но самое главное — они должны знать свое место».
Изабелла никогда не липла, не играла в игры со слезами и раздражительностью. Она была женщиной, а не девочкой и могла бы одним презрительным взглядом поставить его отца на колени.
«Мне нужно то письмо», — плакал внутри Мака мальчишка.
А нужно ли? Каждое слово этого проклятого письма уже оставило в его памяти неизгладимый след. И оно помогло ему, он перестал жить в безумии.
— И что же ты чувствуешь теперь? — спросил Мак.
— Три года назад я поступила резко. — Изабелла по-прежнему не смотрела на Мака. — Я устала, чувствовала себя несчастной, сердилась и боялась. Я отвернулась от тебя, потому что не могла смотреть на то, на что приходилось смотреть. Ты расстраивал меня.
— То есть я тебя расстраивал, да? — Маку хотелось засмеяться. — Какое милое слово.
— Я нужна была тебе, чтобы прощать тебя. Ты этого требовал, а у меня больше не было сил.
— Я не имел права что-то требовать от тебя. И говорил тебе об этом раньше, помнишь? Я смиренно попросил прощения и теперь все еще прошу тебя простить меня. Я говорю серьезно.
— Я знаю. — Изабелла наконец посмотрела на Мака, и в ее глазах он заметил тревогу, как будто она беспокоилась, что он не простит ее. — Я тебя простила. Мне известно все, что происходило с тобой после моего ухода. Йен сообщал мне. А когда он о чем-то говорит, можно быть уверенным, что все будет рассказано с мельчайшими подробностями.
Они улыбнулись друг другу. У Йена был такой склад ума, что он мог вспомнить список цифр спустя три месяца после того, как видел его. Он помнил каждое слово из разговора, который состоялся неделю назад, даже если у окружающих создавалось впечатление, что он не слушает.
— Итак, что мы имеем теперь? — спросил Мак. — Я ответственный и трезвый человек, который удочерил ребенка, но ты выходила замуж за запойного, беззаботного и сумасбродного хама. Понравится ли тебе когда-нибудь тот Мак Маккензи, каким я стал?
— Ты… — Изабелла потянулась к его руке. — Даже не знаю, как это выразить. Мне кажется, что только теперь ты настоящий. Ты потерял маску, под которой скрывался. Теперь ты как будто обнажен и бесстрашен.
— Я мог бы быть обнажен, если хочешь, — сжал ее пальцы Мак. — Здесь довольно тепло.
— Но есть кое-что оставшееся от прежнего Мака, что я по-прежнему люблю, — продолжала Изабелла. — Я обожаю твой юмор, твою способность нейтрализовать неприятности, высмеивая их. Мне нравится твое обаяние. Когда ты играл с оркестром на углу улицы, ты был настолько неотразим, что твои друзья выглядели полными идиотами и заставляли людей смеяться над ними. В тот вечер я гордилась, что я твоя жена.
— Я знаю. — Мак поцеловал ее пальцы. — Сержант сказала мне, что я могу присоединяться к ним в любое время. И тогда ты снова сможешь гордиться мной.
— И еще мне нравится, как все, о чем бы мы ни говорили, ты превращаешь в игру по соблазнению.
— Вот это приятно знать.
— От этого я чувствую себя желанной и любимой. — Изабелла накрыла руками его перепачканную краской руку. — Я очень хочу снова попробовать стать твоей настоящей женой.
У Мака так подпрыгнуло сердце, что он едва не задохнулся.
— Что ты хочешь этим сказать? Только скажи четко. Будь такой же точной, как Йен. Мне не нужны недоразумения. Недоразумение подарит мне надежду, а я не могу жить с фальшивой надеждой.
— Я говорю, — Изабелла коснулась пальцами его губ, заставляя замолчать, — что хочу попытаться жить с тобой как жена, посмотреть, как мы ладим. Больше никаких игр. Только жизнь.
— Попытаться. — Мак поцеловал ее пальцы. — Только попытаться? А не… «Да, Мак, отмени соглашение о раздельном жительстве, и мы будем счастливы всю жизнь?»
— Не спеши. Будем жить вместе, как муж и жена. Если мы оба действительно изменились, если сможем жить рядом друг с другом, тогда пригласим мистера Гордона и попросим решить юридические вопросы.
Одна половина Мака радовалась словам Изабеллы, а другая нервничала от нетерпения. Ему хотелось покончить с этим, решить все сразу, чтобы исчезла ноющая боль в душе и он не просыпался бы от страха, что Изабелла опять ушла от него.
А еще где-то в глубине души он мучительно сознавал свою вину. Он стал открывать ей свои уязвимые места, начав с письма, но она остановила его, не дав раскрыться до конца. Письмо — это только подводная часть айсберга. Изабелла ошибалась, он все еще прятался в своей скорлупе, а она хвалила его за это.
— Значит, ты хочешь жить вместе, как муж и жена, — озорно улыбнулся Мак, и несчастный человек в нем снова пропал. — Моя восхитительно скандальная леди. — Мак взял ее за руку и потянул к себе. — Я соглашусь на твои условия. Пока. На уме у меня было несколько другое, чем иллюзорный роман, но все равно соглашусь.
— И дальше, Мак?
— Что, мой ангел?
— Я хочу родить ребенка.
Ее слова вселили в него дополнительную надежду. После случившегося с ней несчастья Изабелла так боялась снова забеременеть, что они перестали спать в одной постели. Мак все понимал и хотел дать ей время прийти в себя, но, держась подальше друг от друга, они только добавили напряженности в их и без того уже трещавший по швам брак.
— Хорошая идея, — произнесли губы Мака, а в голове стоял ликующий звон. — Но мы уже сделали для этого кое-что. И возможно, из этого может что-то получиться.
— Когда мы были в Кенте, у меня прошли месячные, — покачала головой Изабелла.
— Ну что ж, моя дорогая, — Мак боролся с внезапным и сильным разочарованием, — просто будем стараться еще усерднее. — Он коснулся завитка волос у нее на лбу. — И чаще. Намного-намного чаще.
