никогда не узнает гордой красоты найденной им легенды.
Это угнетало Остожина, и ему хотелось как можно быстрей вернуть легенде жизнь. Он собрал листки с расшифровкой и перешел к столику с машинкой. Усталость, которую он только что ощущал, прошла. Будто и не было бессонной ночи.
Пальцы коснулись клавишей, комната наполнилась торопливым стрекотом. Легенда Багряного холма шла к людям.
…Узники сидели в пыточной, и палачи каждый день докладывали королю Монтэгуриэсу о результатах допроса. Шла седьмая неделя заточения.
Из четырнадцати пленников двенадцать уже не вынесли пыток и «заговорили». На пятьдесят первый день сдался тринадцатый. Он был самым главным из узников.
— Ну а четырнадцатый? — спросил король.
— Молчит, — потупились палачи.
— Да кто же он? — вскричал разгневанно Монтэгу-риэс. — Кто? Вы узнали хотя бы это?
— Он не промолвил еще ни единого слова, — ответил главный палач, — но в его одежде найден папирус.
— Что в нем говорится?
— Там стихи, вэллу аха[1].
— Его имя?
В списке послов он именуется Поэтом.
— О чем его стихи?
— О земле его предков и о красоте людей этой земли. Он воспевает свою родину Вэнти-Вэзэо, что на их языке означает Страна Радуг.
Монтэгуриэс усмехнулся.
— И еще, великий повелитель, он пишет о любви.
— Воспевает Вэнти-Вэзэо… Пишет о любви… — с раздражением повторил Монтэгуриэс. — А знает ли он, что через три недели я сделаю из его Страны Радуг пустыню из пожаров и развалин? И что вся любовь самых красивых его соотечественниц достанется моим солдатам? Знает ли он об этом? Спросите у него!
Вдруг лицо короля побагровело, глаза расширились, я в красноватых белках утонули маленькие колючие зрачки.
— Вы… Вы жалкие и беспомощные людишки, — зло прохрипел король, обводя разъяренным взглядом палачей. — Пленник разговаривает с простым бессловесным папирусом, доверяет ему и мысли и сердце, а вы, живые, сильные, вооруженные острым железом и горячим огнем, не можете выбить из него ни слова… Идите и завтра утром принесите мне его слова. Иначе вы отправитесь в путешествие по вечной ночи. Слышите? Завтра же принесите мне слова этого упрямца. Ступайте!
За палачами уже захлопывалась дверь, когда Монтэгуриэс еще раз хрипло крикнул:
— Помните же, бездельники: или слово пленника, или путешествие по вечной ночи! Вы знаете, оно так же бесконечно, как бесконечна моя власть над вами!
Но утром палачи упали перед королем на колени, и главный, моля о пощаде, сказал:
— Пленник молчит, вэллу аха! Мы ничего не могли от него добиться.
— А папирус? — со зловещей холодностью в голосе спросил Монтэгуриэс.
— Папируса у него больше не было, но…
— Но?.. — повторил король в нетерпении.
— Он писал острым камнем на стене.
— О чем же?
— Он выцарапал только одну фразу, вэллу аха.
— Ну?
— Я боюсь ее произнести. Это разгневает моего короля.
— Говори же! — взревел Монтэгуриэс.
— На стене нацарапано: «Вэнти-Вэзэо не покорится!» Глаза короля опять блеснули красноватыми белками, рука вскинула скипетр и с силой ударила им о подлокотник трона. Монтэгуриэс уже открыл рот, чтобы дать волю словам возмущения и гнева, но вдруг он замер, осененный какой-то мыслью. Он откинулся к спинке трона и, забыв о распластанных палачах, задумался.
Он думал долго, у палачей заныли колени и онемели спины. Но они лежали, не шевелясь, а король продолжал думать. Когда же он снова заговорил, лицо его было не гневным, а самодовольным и зловеще ухмыляющимся.
— Вы хорошо пытали этого безумца, пишущего стихи? — спросил король.
— Мы никогда не работали с таким усердием, наш повелитель, — отвечал главный палач. — Перегорел и сломался железный прут, которым мы жгли его. В печке четырежды сгорали до золы поленья. У нас не хватило иголок, которые мы загоняем под ногти, и младшему палачу пришлось срочно сделать несколько новых. У пленника уже нет глаз и обрезаны уши… Вчера мы работали, сменяя друг друга, потому что сильно уставали. Но он не проронил ни звука. Лишь в забытьи дважды произнес слово «Велинэ».
— Что оно означает?
— Это женское имя, мой повелитель.
— Вы отправите нас в путешествие по вечной ночи, вэллу аха, — сказал младший палач, еще ниже припадая к земле, — но перед смертью скажу вам: я никогда не встречал под солнцем и уверен, что не встречу во всей вечной ночи такого крепкого духа. Всемогущий король стал бы еще могущественнее, если бы его солдаты были такими же.
— Ты угадал мои мысли и потому будешь казнен, — сказал Монтэгуриэс младшему палачу. — Ибо опасен разгадывающий мысли владычествующих. А всех остальных я милую. Милую в честь того, что ко мне явилось такое провидение. Милуя, велю вам: взять всю кровь пленника, влить по капле в хэлуны[2], наполненные вином, и дать каждому их моих узгэхов[3]. Это будет благородной данью памяти мужественного человека по имени Поэт и сделает непобедимыми моих узгэхов. Да поселится в них та же необоримая сила духа!..
Монтэгуриэс дал знак рукой, и палачи, пятясь на коленях, покинули тронный зал.
Младшего палача сразу же увели на казнь, а остальные под предводительством главного отправились в пы-очную.
Через час на придворцовой площади уже стояли бочки с вином. На одной из них возвышалась ажурная золотая чаша, наполненная кровью замученного узника. Мимо бочек цепочкой шли узгэхи, черпали вино, потом протягивали хэлуны к чаше, у которой стоял главный палач. Он добавлял в вино кровь.
Капли крови мгновенно терялись в шипящей пене, и никто не видел, остаются они сверху или опускаются на дно.
Вино выпивалось залпом. Это тоже был приказ короля Монтэгуриэса.
Над площадью уже вспыхнули первые звезды, когда были выпиты последние хэлуны. А через час небо заволокло тучами, низкими и тяжелыми. Казалось, они вот-вот коснутся земли и, волочась по ней, будут оставлять позади себя мокрые и рыхлые хлопья.
Но тучи не касались земли. Они плыли и плыли вдаль. И король, глядя из окна своей опочивальни, радостно улыбался: тучи плыли в сторону Вэнти-Вэзэо. Монтэгуриэс видел в этом добрый знак: на рассвете он должен был повести туда свое войско. Туда, к границам Вэнти-Вэзэо. Тучи будто звали его за собой, будто предрекали путь.
«А может, тучи несут к Вэнти-Вэзэо печальную весть о гибели ее послов и о самом мужественном из них, носящем к тому же такое странное имя?» — думала в туже минуту королева, стоявшая у другого окна опочивальни. Но она не смела высказать свои мысли. Монтэгуриэс не любил этого. И она прятала в себе страх, от которого никак не могла избавиться. Он накапливался, переполнял ее и лишал покоя. «А может, мой страх — предупреждение об опасности?..»
Но и об этом королева не смела сказать Монтэгуриэсу.
А тучи все текли и текли в сторону Вэнти-Вэзэо. И король Монтэгуриэс улыбался им, самодовольно пощипывая черный клин короткой бороды. «Вы зовете меня, и я пойду за вами, — мысленно обращался он к
