– Твои вещи перевезут в пентхаус, – продолжал Эллиот, не обращая внимания на вопрос Чарлза и избегая смотреть в полные страдания и замешательства карие глаза сына. – Ты можешь переехать туда прямо сейчас. В понедельник ты встретишься с адвокатами. Тебе придется подписать кое-какие документы.
– Гарантирующие, что я никогда не смогу оспаривать это решение? – спросил Чарлз. Кое-что для него было ясно. Даже среди этого неправдоподобного кошмара цель отца и его замысел представлялись весьма четкими.
Чарлз больше не принадлежит семье Синклер.
– А как насчет Джейсона? Могу я попрощаться со своим родным братом? – «Моим близнецом?»
– Джейсон плавает на яхте. Вернется не скоро.
– Я могу видеться или разговаривать с ним? Или я должен подписать какие-нибудь документы и по этому поводу тоже?
– Конечно, можешь, – без запинки ответил Эллиот.
На близкие отношения между Чарлзом и Джейсоном отрицательное влияние оказывала разлука в течение последних шести лет. А теперь братья станут совсем чужими. Любовь Джейсона к отцу была сильной и непоколебимой. В свою очередь, Эллиот также чувствовал к Джейсону неизменную и верную любовь.
Чарлз решил позвонить Джейсону через день или два. Он знал, что сам Джейсон не позвонит ему. Кому-то – скорее всего Эллиоту – придется набирать для него номер телефона. Чарлз пытался представить, как Эллиот объяснит все случившееся Джейсону. Может быть, Джейсон уже знал о решении отца? А вдруг Джейсон совершенно согласен с Эллиотом?
Не будет ли лучше вообще не звонить Джейсону?
Чарлз ехал на машине по длинной дорожке, посыпанной гравием, прочь из особняка, который никогда не был для него настоящим домом. На его глазах блестели слезы. Он чувствовал пустоту и одиночество, которые ему приходилось испытывать даже в счастливые периоды жизни, и которые теперь прочно и неотъемлемо поселились в его сердце. Он был одиноким и навсегда останется таким.
Джон Перкинс с удивлением уставился на Чарлза Синклера. В течение последних нескольких месяцев он вместе с Эллиотом готовил юридические документы и полагал, что у Эллиота должны быть весомые причины, вынуждавшие отречься от сына, каким бы щедрым ни было это отречение. Джон предполагал увидеть перед собой бунтаря. Он ожидал увидеть длинные волосы, стеклянные от наркотиков глаза, нескрываемое презрение к жизни и мечтам своего отца, хоть что-то в этом роде.
Но спустя два дня после того, как Эллиот изгнал Чарлза из Уиндермира, Джон Перкинс встретился с Чарлзом и увидел только вежливого, озадаченного, чувственного молодого человека, который, как оказалось, во всех отношениях был молодой копией своего отца. Почему же Эллиот пытался избавиться от сына? Внешнее сходство между Чарлзом и Эллиотом было просто поразительным – темноволосый, красивый аристократ с притягательной и вместе с тем пугающей чувственностью. Сходство между отцом и сыном не ограничивалось только внешностью. В обоих мужчинах Джон Перкинс заметил огромную боль – угрюмую, непреходящую скорбь по невосполнимой потере.
«Почему?» – размышлял Джон. Он понимал, что темно-карие молодые глаза, смотрящие на него так, словно именно он был палачом, задают этот же самый вопрос.
– Не знаю, Чарлз, – ответил Джон на немой вопрос. Ему нужно было прояснить ситуацию, прежде чем сделать следующий шаг. – Но хотел бы тебе помочь.
– Ваша фирма могла бы… – Чарлз даже не знал, какие подобрать слова. Трасты? Активы? Фонды? Ему было известно только то, что отец дал ему миллионы долларов, лишь бы избавиться от него навсегда.
– Все что угодно. Если ты хочешь поручить это нам. – «По крайней мере, до тех пор, пока Эллиот не возьмется за ум и не вернет тебя обратно. Но Эллиот никогда так не поступит», – с грустью подумал Джон.
– Да. Спасибо.
Спустя шесть месяцев в роскошных апартаментах на Пятой авеню красивая молодая женщина смотрела, как Эллиот одевается в темноте. Было три часа ночи, и он уходил от нее, как всегда, чтобы вернуться в собственную квартиру на Парк-авеню или проделать неблизкий путь на машине до запретного для нее убежища на Лонг-Айленде. Сейчас, чувствуя большую уверенность в себе после выпитого шампанского и необычайно страстного вечера любви, она еле сдерживалась, чтобы не задать вопрос, который… ей никогда не хватало мужества спросить об этом.
Она никогда его не спрашивала об этом, потому что чувствовала что-то пугающее в Эллиоте Синклере. Кроме того, она никогда не спрашивала еще и потому, что знала: если широко обсуждавшаяся в прессе любовная история пятнадцатилетней давности что-то и значила для Эллиота Синклера, то сама она – просто последняя из огромного списка ничего не значивших для него «подруг», его очередная забава.
Но неужели он может так – заниматься с ней любовью и при этом не испытывать никаких чувств? Может быть, в конце концов, она стала особенной женщиной в жизни Эллиота Синклера?
– Эллиот? Что я значу для тебя?
– Что? – Его голос казался грубым.
– Мы встречаемся уже почти шесть месяцев. – «Хотя ты ни разу не провел ни одной ночи со мной». Она отбросила эту мысль. – Мы видимся почти каждую ночь. – За исключением тех дней, когда твой ненаглядный сын приезжает домой из Гарварда.
– Ты моя любовница, – раздраженно ответил Эллиот.
– Как я могу быть твоей любовницей? Ведь у тебя нет жены!
Даже в темноте она увидела злость в глазах Эллиота. Она невольно задрожала, внезапно испугавшись, что он может ударить ее. Но Эллиот не сделал ни одного шага к ней. Наоборот, в молчаливой ярости он оделся и ушел.
Она знала, что больше никогда не увидит его снова.
