— Если он на улице, он насмерть простудится.
Глэдис перевела дух.
— Да, надеюсь, он где-нибудь спрятался… — Слова не стоили того усилия, которое требовалось, чтобы повторять одно и то же. И все-таки она их повторяла.
— Конечно. Если дома к чаю что-нибудь вкусненькое, он уж не опоздает…
И опять Глэдис уловила намек, видно, свекровь недовольна ею.
— Надеюсь. Ну хорошо, мы только еще разок глянем…
— Конечно.
С каждым словом Джек и Глэдис все пятились, пятились, пока наконец не оказались у двери на улицу.
Старая миссис Хармер выглянула из дверей.
— Похоже, зарядил на всю ночь. Рано или поздно мальчику все равно придется выскочить.
— Да, наверно.
Они уже совсем собрались уходить, и тут оказалось — кое-что старуха еще замечает:
— Ты уж не потерял ли обручальное кольцо, Джек? — спросила она вдруг.
Джек замер на месте, глянул на левую руку. Глэдис многозначительно на него посмотрела. Можно себе представить, что вообразила свекровь. Слава богу, что хоть у нее кольцо на пальце.
— Да нет, что ты. Оно в машине.
— А, ну ладно.
Но только это она и заметила. Зрение у нее стало не то, что прежде, и, когда машина отошла и она по привычке, прежде чем закрыть дверь, посмотрела по сторонам, не заметила она кучку промокших мальчишек, которые, то и дело подталкивая одного из компании, поспешно завернули за угол, к Фокс- хилл-род.
Проходя мимо дома бабушки, Терри чуть было не попробовал вырваться. Он с самого начала знал, что кратчайший путь к школе идет мимо ее дома, но о том, чтобы удрать, всерьез и не думал. Нож по-прежнему был у Леса под рукой, и он не уставал напоминать Терри, что в случае чего пустит его в ход, и, уж конечно, Терри не представлял себе, что с раскроенной физиономией станет барабанить в бабушкину дверь. Выходит, тогда нет смысла и удирать. И все-таки его так и подмывало попробовать взять их на пушку. Быть может, рассудок понемногу мирился с тем, что предстояло сделать, — втайне росло ощущение, что хоть и против воли, а он, Терри, тоже член шайки, — а вот совесть его бунтовала. Может, оказавшись подле дома бабушки, на знакомых улицах, где этим головорезам совсем не место, он вновь возмутился, что его силком толкают на преступление. По той ли, по другой ли причине, он вдруг решил, что попытается расстроить их планы; и когда они проходили мимо дома номер сорок два со знакомым эмалированным, в одном месте отбитым номером на коричневой двери, он резко остановился.
— Тут моя бабушка живет, — с напускной храбростью бросил он, — пойду к ней. Пока…
Была у него слабая надежда — вдруг они опомнятся, поймут, что их могут увидеть из-за занавески, или вдруг воинственная бабка стоит за этой невинной с виду дверью, готовая накинуться на обидчиков внука, и сейчас услышит его голос. Была у него слабая надежда, что они прыснут во все стороны, а ему останется только сделать несколько шагов по бетонной дорожке к двери и позвонить.
Но Терри еще предстояло узнать, что, если свяжешься с мошенниками, пусть даже и с такими вот начинающими, никогда нельзя заранее угадать, как они поступят. Если приготовился встретить бандита кулаками, он лягнет в низ живота, а ты еще и не подумал защитить это уязвимое местечко; или, если ты готов отразить нападение руками и ногами, он боднет тебя в переносицу своим медным лбом; а не то плюнет тебе в физиономию, или отдавит ногу, или ткнет пальцами в глаза. Никогда не знаешь, какой тут гадости ждать. Терри воображал, что ему что-то скажут в ответ, что скорей всего на него обрушится шквал угроз — и вдруг полетел на тротуар, стукнулся затылком, остроносый башмак Леса придавил ему шею, а щеку кольнул все тот же нож.
— Ножа захотел, Чушка? Живо получишь… и закапаешь своей кровушкой директорский ковер. От нас не уйдешь, лучше не рыпайся. Усек? — И Лес сильней надавил ему башмаком на шею, стало нечем дышать. — Дошло?
Терри хотел кивнуть, но в знак покорности только и сумел моргнуть. Остальные четверо стояли тут же, небрежно и словно не замечая дождя. Лес сам управится с Чушкой, вмешиваться незачем. За сегодняшние хлопоты они предвкушали хорошую добычу — самое малое по транзистору на брата — и сейчас взирали на происходящее с почти профессиональным спокойствием.
— Ясно, тогда вставай и топай дальше, и чтоб без фортелей, ясно?
Терри встал и едва слышно что-то прохрипел. И все двинулись дальше, а дождь лил, и гремел гром, и сверкала молния. Никто не произнес ни слова. Терри, как и все, промокший до костей, перестал уже это замечать, как не замечает воду рыба; он уже столько времени пробыл под дождем, что, весь мокрый, притерпелся и, даже когда упал, не стал мокрее. Только теперь в придачу ко всему болела еще и шея. Отчасти виноват в этом был башмак Леса. Но горло и без того вспухло от жалости к себе, от болезненно пронзившего понимания, какое это, оказывается, благо — жить под родительским крылышком.
Не одного Терри терзала сейчас боль. Совсем рядом, на соседней улице, неотступной смутной болью мучился дядя Чарли — как почти всегда, когда оставался один. Он знал, откуда она. Горько стариться, пережив свое время, и боль его была тоской по прошлому. Точно человек, вдруг оказавшийся не у дел, точно докер, которому пришлось стать молочником, или матрос с лихтера, посланный работать в литейном цеху, он, в сущности, занимался теперь не тем, что прежде, хотя вывеска у него над дверью не менялась уже двадцать лет.
Он терпеть не мог универсамы. Но, как и прочие бакалейщики по всей стране, вынужден был начать работать по-новому. Пришлось ему в угоду современным требованиям расстаться со старым дубовым прилавком и посреди узкого магазина поставить куда менее солидные металлические полки. Он потеснил свежее мясо и завел дополнительный морозильник. Если покупатель предпочитает самообслуживание и расфасованные продукты, уговаривал он себя, надо либо идти навстречу его вкусам, либо прикрывать торговлю. На беду, после переустройства лавки дел, которые приносили бы удовлетворение, на весь день уже не хватало. Не стоял он уже теперь за прилавком, положив руки на сверкающую чистотой доску, не спрашивал покупателей, что им угодно, не заворачивал самолично покупки, не выслушивал рассказы про все их заботы. Не мог больше и поражать детишек ловкостью — сбросить с верхней полки и поймать на лету коробочку корнфлекса либо с точностью до грамма проволокой мастерски отрезать тугой кусок сыра. Не мог уже любовно поглаживать пальцами яйца, укладывая их покупателю в коробку, не мог похвастать своим умением отрезать ветчину и показать ее гордо и молча — она сама за себя скажет не хуже бриллиантового колье. Со всем этим пришлось распроститься. Теперь ему только и оставалось либо слоняться по магазину, что твой сыщик, да изредка подкладывать на полки товар, либо сидеть у выхода на контроле, что тебе вычислитель у счетной машины, и нажимать кнопочки в кассе.
И то и другое ему было не по вкусу, и ни на то, ни на другое он не шел. Вынужденные эти перемены так его возмущали, что товар он раскладывал по полкам с вечера, а за кассой у него сидел бросивший школу парнишка; сам же он проводил дни в комнатушке в глубине магазина — занимался там всякой бумажной работой да ставил на лошадей; утром выбирал, на кого поставить, а после обеда иногда смотрел по телевизору, как легко они обходят всех остальных. Деньги у него теперь были, и он то под одним, то под другим предлогом все чаще отлучался из лавки и либо искал случая доставить покупки на дом покупателю, либо, если бега происходили не слишком далеко, уезжал полюбоваться фаворитом. Но по-настоящему счастлив он бывал лишь в те минуты, когда покупательница не знала, что выбрать, и он чувствовал, она будет рада, если он придет на помощь. Или когда во время семейного чаепития удавалось кого-нибудь рассмешить. Вот тут он был в своей стихии: вновь становился истинным бакалейщиком или дядюшкой. А больше, в сущности, он ничего и не желал.
Когда приехали Глэдис и Джек, он сидел на большом деревянном стуле, доставал из большой картонной коробки банки джема и ставил их на металлические решетчатые полки. Мысли его витали за тридевять земель, и его грызла тоска по былому, но гостю он всегда радовался, и, когда услыхал знакомый стук в дверь и понял, что наведался к нему не вор, природная веселость мигом прогнала грустные мысли.
— Милости просим, Глэд, милости просим, Джек. Сахарком решили разжиться? А может, возьмете
