заняты были руки, бежал медленней, и сторож подумал, может, удастся его поймать, но больше надежды поймать мальца, который трусцой бежит за ним.
Этим последним был Терри. Слишком он набегался в тот день, хватило бы на всю жизнь, и теперь ноги не желали слушаться. Он знал, старик Джарвиз настигает его и уж если поймает, за другими гнаться не станет. Надо быстрей. Надо бы крикнуть — пускай ему помогут перелезть через ворота. Скорей бы к маме. Он бежал, вдыхал смесь воздуха и дождя и въяве переживал свой страшный сон: снова гнался за ним тот орущий человек, и настигал, и хватал цепкими пальцами, снова тот ужас, что терзал в ночные часы; бежишь и не можешь убежать, а мама стоит и не оборачивается, не видит, не слышит его беззвучных криков о помощи.
Лес раньше него добежал до ворот, подсунул в просвет транзисторы и лишь потом стал перелезать, на это ушли какие-то секунды; он лез медленно, неуклюже и загородил дорогу Терри. Теперь не убежать! Шлепающие шаги, тяжелое дыхание старика Джарвиза уже тут, за спиной, Терри пытается крикнуть Лесу — и не может, задохнулся. Скорей! Скорей! Сейчас Джарвиз его схватит. Но вот Лес соскочил на ту сторону, нагнулся подобрать добычу, и Терри с маху безнадежно кидается на ворота. Хватается за верхнюю перекладину, мокрую, скользкую — не удержаться; оборачивается — лучше уж сдаться, пока Джарвиз не сцапал его сзади.
— Скорей! Держись, Терик! Живо! Давай руку!
В панике Терри опять повернулся к воротам. Молча, послушно протянул обе руки, собрал последние силы для прыжка. Пропал! Сейчас Джарвиз его сцапает. Но Лес ухватил, стиснул его запястья, и в последнюю секунду отчаянным, мучительным рывком Терри перевалился через ворота и шлепнулся носом в землю по ту сторону.
Он забарахтался, поднимаясь на ноги, и вдруг напоследок сверкнула молния, стало светло как днем, и сквозь раскаты грома Терри услышал: сторож с разгона треснулся о ворота и громко выругался.
Слава богу! Все. Старик теперь не опасен. Пока он будет возиться с воротами, их и след простынет. У последних беглецов разом прибыло сил, и, подхватив по транзистору, они помчались по дороге. Один трофей победно сжимал грубыми лапами Лес. Другой неохотно слабыми, дрожащими пальцами держал за ручку хрупкий паренек в мокрой черной рубашке. И, прежде чем каждый побежал своей дорогой, они обменялись несколькими словами, которые накрепко их связали.
— Не забудь, — бросил Лес, — завтра. Полпятого. И чтоб один. Буду ждать поблизости…
— Ага. Ладно, — отозвался Терри со вздохом, перешедшим в всхлип, может, оттого что бежал. Но нет, не оттого. Страшный сон еще не кончился — вот что означал этот всхлип.
9
В той части мира, где находился Терри, было темно. Где-то еще сияло солнце, где-то был свет, но в этой части Лондона из-за грозы стемнело рано, а фонари не горели — особые устройства, которые включали их лишь в определенный час, не умели перестраиваться смотря по обстоятельствам, — и тьма гуще обычной укрывала Терри, когда он под моросящим стихающим дождем, прижимаясь к стенам, бежал домой.
Сто раз твердил он в уме, с чего начнет: «Прости, пап, я играл на улице, и вдруг гроза, я спрятался на пустоши, ждал-ждал, дождь не кончается, ну, пришлось бежать домой, боялся, вы волнуетесь». Даже ему самому слова эти казались чересчур заученными, и опыт подсказывал — досказать до конца, как на сцене, не удастся, его непременно перебьют. Но все равно, такова суть, это его оправдание, а уж остальное придется придумывать по ходу дела.
Транзистор бил его по мокрым коленям, а он бежал и в уме все повторял: «Прости, пап, я играл на улице, и вдруг гроза…» Он уже решил, что правды не скажет. И больше об этом и не думал. Слишком внушительно растолковал ему Лес, что будет, если он проболтается. Вот если б его поймали или узнали, тогда другое дело. Но ни того, ни другого не случилось, и всего проще и легче, всего безопасней держаться Леса и завтра отдать ему транзистор. И на этом все кончится. Первое время будет немного не по себе в школе… и с папой сегодня будет не так-то просто… но все-таки это лучше, чем если заподозрят, будто он по доброй воле присоединился к шайке Леса. От подозрений никто не застрахован, даже мальчики из самых обыкновенных благополучных семей, — ведь сколько так называемых почтенных граждан попадает за это в тюрьму. Даже полицейские попадают в тюрьму из-за какой-то… как ее… коррупции. На что ж тогда ему-то надеяться? Нет, остается одно: пробраться в дом незаметно, транзистор спрятать от родителей… и от проныры и ябеды Трейси… и пускай ругают за то, что оставался на улице и промок. Вот и все. Другого пути нет. Люди всегда стараются как-то примениться даже к самому трудному положению, это Терри знал; человек всегда надеется на лучшее, такова его природа, и Терри не был исключением.
Вот только как быть с этой тяжелой штуковиной, что бьет его по коленкам? Сперва надо от нее избавиться, а потом уже идти в дом: к себе в комнату транзистор нипочем не пронести незамеченным, во всяком случае сегодня.
И вдруг Терри осенило. Бак для мусора. Можно пройти с заднего двора, проскользнуть мимо гаража, сунуть транзистор в бак, а уж после идти в дом. Внутри этого бака — мешок из черного пластика; мусорщик каждую неделю оставляет ого там, чтоб легче доставать мусор, и надо только вытащить мешок с мусором, сунуть транзистор на дно, и мешок опять на место. До понедельника, когда приедет мусорщик, никто мешок вынимать не станет, а до тех пор он заберет транзистор по дороге в лощину или улучит минуту и унесет к себе в комнату. Там у него есть тайник, про который никто не знает: старый, заделанный досками камин; если снизу надавить, верх можно подковырнуть ногтями, и он отойдет. Недавно, поссорившись с Трейси, он спрятал туда ее туфли, она искала-искала, прямо взбесилась, а все равно не нашла, так что для приемничка место надежное.
Вот уже и дом, даже слишком быстро. Терри миновал свой поворот, нырнул в проулок и уже идет задворками. Никаких помех на пути, к счастью, не встретилось, но он бы с радостью еще медлил и медлил. В полукилометре отсюда его оправдания казались куда убедительней. Но теперь вот она, роковая, решительная минута. Когда он снова начал мысленно повторять свое объяснение, живот свело ледяной судорогой. «Прости, пап, я играл на улице, и вдруг гроза…»
Мусорный бак — у самых ворот, рядом с гаражом. Он стоит на виду, но сейчас уже темно, из дома не углядеть, как Терри прячет приемник, и, к счастью, бак пластмассовый, так что и услышать не услышат.
Справиться с мешком оказалось трудней, чем думал Терри. Мама всегда открывала его и края отворачивала на край бака — когда мешок пустой, это очень просто, и потом всю неделю он так и держится. Но чем больше набирается мусора, тем больше мешок раздувается, — вытащить его было нетрудно, а вот засунуть обратно оказалось задачей не из легких. Терри провозился минут пять. Держишь ближнюю сторону мешка — дальняя не желает как следует выворачиваться, берешься за дальнюю сторону, только ее отпустишь, чтоб заняться ближней, — и мешок соскальзывает в ящик. Терри совсем упарился и под конец махнул на все рукой — транзистор остался лежать на дне ящика, лицом вниз, а мешок скособочился, повис на стенке только одной стороной, но все равно надежно укрывал спрятанное.
Теперь — к черному ходу. Ох, и попадет же ему за рубашку! Но ничего не поделаешь, придется терпеть; да притом отец наверняка уже знает, что он наговорил перед тем, как убежать. А может, они обрадуются, что он вернулся, даже и вовсе ругать не станут. Но так или иначе, к утру все это будет уже позади; потом придется весь день ломать комедию в школе — прикидываться невинным, врать и не краснеть, — а вечером он отдаст Лесу транзистор, и опять начнется простая, обыкновенная жизнь.
Вот только взять этот барьер…
От волнения он нечаянно толкнул кухонную дверь с такой силой, будто хотел не взять барьер, а пройти напролом, и она так грохнула, мертвый и тот проснулся бы; если он надеялся, прежде чем предстать перед родителями, вытереть волосы и как-то привести в порядок рубашку, он сильно ошибался.
