такое!
Послышались глухие удары: едва Лес спустился с лестницы и очутился между перилами и матерью, она обрушила на него град затрещин.
— Ой-ой-ой! — Лес пытался прикрыть голову, но мать давно наловчилась, глаз у нее был наметанный, удары попадали точно в цель.
За клок редких волос на макушке она втащила Леса в диванную. Он не сопротивлялся, семенил рядом — старался не отстать, чтоб не было еще больней. Ростом с мать, он, однако, и не думал пускать в ход силу. Как многим мужчинам старше и крупнее, ему волей-неволей надо было терпеть. Когда терпение его лопнет, его вышвырнут вон, навсегда.
— Бессовестный, пакостник! Ты ж знаешь, я люблю, чтоб в диванной было красиво! Весь день не раздвигаю занавесей, чтоб ковер не выгорел, а ты что натворил? Притащил с улицы грязищу… напакостил!… — В промежутках между словами она переводила дух и лупила Леса по голове, по плечам, а он сгорбился, съежился, словно жалкий заморыш из приюта прошлого века, который ночью напрудил в постель. — Гляди, вот, на ковре! Не пойму, что это… грязь или дерьмо собачье. А вот я знаю, что делать, черт возьми! — Опять удар, новая волна злости взмыла в ней из-за оскверненного ковра, и, словно бур достиг наконец нефти, фонтаном забила ярость. Мать скинула туфли, одну запустила в сына, замахнулась другой, сейчас примется дубасить. — Пачкун! Поганый пачкун! В хлеву, вот где тебе место! Всегда такой был! Убирайся с глаз долой! Вон! А, чтоб тебя!
Избитый, с кровоточащей царапиной над глазом, где задело туфлей, Лес нырнул в коридор и, словно побитый шелудивый пес с прижатыми ушами и поджатым хвостом, кинулся к лестнице, на четвереньках полез вверх.
Он добрался до площадки, и Терри услышал — он тихонько скулит. Терри осторожно опустил ногу на пол, подальше от истертого половика — это она, его кеда, во всем виновата. Господи! Наверно, вляпался на пустоши или на улице. Как же он раньше не заметил? Да нет, заметил. Только не сообразил, что это. Под ложечкой засосало от страха и чувства вины. Он слышал почти все, что происходило внизу — все слова, удары, знал, каково пришлось Лесу, и ведь это все из-за него.
Медленно, стыдливо отворилась дверь, Лес пробрался в комнату. Он сдерживал слезы. Но глаза покраснели, опухли, перекошенный рот — словно набухшая рана, туго натянутая кожа на лбу рассечена, и оттуда темной улиткой медленно сползает большая толстая капля крови.
Лес заговорил не сразу — собирался с силами, шумно, судорожно вздохнул. Терри опасливо ждал: сейчас примется костить и мамашу и его, этого не миновать.
Лес затворил дверь. Утер рукавом нос, пальцами — глаза. Громко, противно шмыгнул носом, кое-как взял себя в руки.
— Она ничего такого не думает, — сказал он. — Сама всегда говорит. У ней характер — злейший ее враг…
14
Пока мать не ушла, Лес старался терпеть молча, но было это нелегко. Боль от ударов успокаивалась, зато острей, невыносимей становилось унижение оттого, что его, большого, крепкого парня, избили на глазах у малявки. Ничто не ранит так глубоко, как сознание, что кому-то известно, кто тебя избил. Терри мешкал и, как всякий нечаянный свидетель неприятного происшествия, не знал, как быть, не смел утешать Леса — вдруг тот на нем же все и выместит. Лес вытащил из кармана грязный носовой платок и промакивал им ссадину на лбу, в неопрятной комнатушке это было единственное движение. Оба стояли и ждали.
Они понятия не имели, который час. Казалось, миссис Хикс целую вечность с шумом и громом сновала внизу, но наконец она сердито захлопнула за собой дверь, и по дорожке опять застучали каблуки. Оба молча ждали, чтоб она ушла подальше.
— Ты прости, Лес…
— Мы вот что сделаем…
Они заговорили разом, но едва Терри понял, что Лес не станет его бить, он покорно замолчал. Лес явно не нуждался в извинениях, хотя, казалось бы, и он, Терри, и жуткая Лесова мамаша еще как должны бы извиниться. А вот Лес всхлипывает, и ждет, и думает явно больше не о том, что случилось, но о том, что делать дальше. Это хорошо. Случилось и так столько всего, хуже некуда.
— Мы вот что сделаем, — повторил Лес, прикладывая к рассеченному лбу платок. — Надо, хоть тресни, раздобыть этот транзистор…
Терри просиял. Значит, это возможно? Похоже на то. Видно, Лес просто врал, будто никак нельзя попросить транзистор обратно. А если можно, все становится проще, прямо гора с плеч. В школе не так будут травить, и, пожалуй, только и придется заплатить за новый замок или вроде того. Сухим из воды не выйдешь, но все-таки и не потонешь.
— Немного стемнеет, и пойдем к его дому…
— Ну?
— Покуда он не вернулся.
— Ну? — Терри не понимал; но, конечно, он пойдет с Лесом, лишь бы получить транзистор.
— Заберемся к нему в убежище и слямзим транзистор…
— А? — Спортивный журнал, который Терри давно уже теребил, выпал у него из рук. — Что такое? — громко, не веря своим ушам, спросил он.
— В убежище. У него старое убежище в саду, от воздушных налетов. Оно ему заместо сарая, еще покрепче. Там он все и прячет.
— Я не про то, — медленно, словно дурачку, стал объяснять Терри. — Что такое убежище, я знаю. — Несколько таких построек горбатились по задворкам на его улице, они заросли плющом, на иных красовались гномики. — Я спрашиваю, как это слямзим?
— А больше ничего не придумаешь, Терик. Раскинь-ка мозгами. — Лес перестал промакивать ссадину, осторожно присел на край койки; уж до того честное, до того серьезное лицо, как у самого настоящего жулика. — Не отдаст он транзистор, вот ей-ей. А ты говоришь, его с тебя требуют. Больше ничего не придумаешь, только слямзить!
Терри посмотрел на макушку Леса; в тусклых редких волосах застряла грязь и песчинки. Больше всего на свете хотелось сказать: мол, как раздобыть транзистор — твоя забота, меня это не касается. Но нет, касается, и оба это знают. Хотя заварил кашу Лес, произошло все слишком быстро, и теперь многое переменилось. Поступай Терри иначе, может, и сложилось бы все по-иному, а так — они и оглянуться не успели, хвать, уже зависят друг от друга. Обоим это не по вкусу, но ничего не поделаешь. Так бывает с миллионами других соучастников и компаньонов.
— Тебе-то что, — медленно сказал Лес, уставясь на истертый половик, где узор было почти уже не разобрать. — А мне в этом увязнуть нельзя. Ты слыхал, как она. Еще раз попаду под суд по делам несовершеннолетних — и меня упрячут куда подальше… — Лес взглянул на Терри: как он к этому отнесся?
Терри подмывало сказать: раз, мол, тебе грозило такое, нечего было затевать налет. Но высказать свою мысль вслух не пришлось. Лес его опередил.
— Я только хотел кой-что для своей комнаты, — жалобно пояснил он. — Для того и за транзисторами полез. Тут, в доме, если чего и есть, так не про мою честь, а мне надо для той моей комнаты. Остальные ребята — они так, для интересу. А мне деньги нужны…
Лес забыл, что Терри был с ними с самого начала, с той минуты, как он, Лес, все это задумал, стало быть, Терри-то помнит и побои, и мучения, и еще всякое и знает — кражу со взломом учинили прежде всего оттого, что пришла охота бить и крушить. Да разве может Лес по совести сказать, что буйствовал без удовольствия? Терри опять посмотрел на уродливую, избитую, в кровоподтеках голову. Ну и мамаша у Леса, ни за что на свете не поменялся бы с ним местами. Только и знает, что орет, колотит да гонит вон. Теперь понятно, откуда мог взяться у Леса этот шрам: чего проще — что-нибудь он еще маленьким не так сделал,
