собственными заботами, не решается спросить, где он провел ночь, зная, что он все равно не ответит. Сегодня Бельяр мрачен и не расположен к беседам. Можно подумать, что он явился лишь с целью расслабиться и мирно вздремнуть до полудня, уютно свернувшись калачиком на теплом округлом плече молодой женщины.
Когда она, для приличия выдержав паузу, начинает посвящать его в события истекшей ночи, карлик сперва отделывается лишь междометиями — то ли обиженными, то ли саркастическими, но уж во всяком случае неодобрительными. Да, сегодня он определенно не в форме.
Уже не впервые Бельяр проявляет подобную неосведомленность о текущих событиях и степени их важности. С ним вечно так: иногда он знает все, что случилось в его отсутствие, вплоть до мелочей, неведомых даже самой Глории, а иногда, вот как сегодня утром, бывает абсолютно не в курсе — как будто с луны свалился, и приходится все ему объяснять и разжевывать, хотя, конечно, совсем не исключено, что Бельяр просто валяет дурака. Глория дергает плечом, чтобы немножко встряхнуть его.
— Да ты послушай! — говорит она. — Это просто невыносимо.
— Ну что там еще? — бурчит Бельяр. — На свете есть много чего невыносимого.
— Они опять заявились ко мне, — сообщает Глория. — Еще один тип был тут вчера вечером.
— Да ну? — откликается Бельяр, лениво выпрямляясь и прищелкивая языком, а значит, начиная проявлять хоть какой-то интерес к ее словам. — И что же?
— Я хочу, чтобы меня оставили в покое! — кричит Глория. — Пойми, ведь они теперь не успокоятся. Я думала, после того вечера все уляжется, но нет. Их много, и конца этому не будет. А я не желаю, чтобы они опять приставали ко мне. Это ты можешь понять?
— Конечно, — говорит Бельяр. — Конечно. Только спокойно.
Глория закрывает лицо руками.
— Я хочу, чтобы меня оставили в покое, — повторяет она на сей раз совсем другим тоном — голосом человека, падающего в бездну.
Следующие две-три минуты она горько плачет, а Бельяр машинально похлопывает ее по плечу, тревожно озираясь: вдруг рыдания молодой женщины переполошат соседей.
— Тут надо подумать, — приговаривает он, — мы подумаем и вместе найдем выход.
— Я уже надумала, — шепчет наконец Глория в сложенные ладони.
— Что надумала? — обеспокоенно спрашивает Бельяр.
Но она только пожимает плечами.
— Ну что ты там надумала? — настаивает карлик.
— Ничего, — отвечает она, помолчав. — Все равно это невозможно.
Она сморкается, в ее голосе звучит бессильное гневное отчаяние: так бывает с маленькими девочками, когда они плачут, стараясь храбриться и зная, что никто им не поможет.
— Все равно, — твердит она, — все равно ничего у меня не выйдет.
— Что не выйдет? — допытывается Бельяр. — Что у тебя не выйдет?
Глория отвечает не сразу; похоже, она боится сказать ему правду. Обычно она не церемонится с Бельяром, часто сетует на его присутствие, а иногда и вовсе гонит его прочь, но ей все-таки важно его мнение, его сочувствие и даже его поощрение. Однако сейчас Глория боится, что он не одобрит ее замысел, хотя она тут же находит собственный страх унизительным. Наконец она решается.
— Я хочу уехать, — шепчет она. — Мне хочется уехать.
Бельяр погружается в задумчивое молчание врача, выслушавшего жалобу пациента.
— Мне хочется уехать, — повторяет Глория, выпрямившись. — Но ведь это невозможно, верно?
Новая пауза.
— Да нет, отчего же, — невозмутимо говорит Бельяр. — Если хорошенько прикинуть, то вполне возможно. Я лично не вижу к этому никаких препятствий.
— Ты уверен?
— Абсолютно, — отвечает Бельяр. — Абсолютно уверен. Что тебе мешает?
Глория скептически косится на карлика, который развивает свою мысль, воодушевляясь по ходу дела:
— Это не только возможно, но и крайне желательно. Ты загладила свою вину, искупила ее сполна. Все в порядке. Теперь ты вольна делать что угодно. Вот мой план: ты забираешь свои денежки и сваливаешь в теплые края.
— Что ты мелешь? — недоверчиво говорит Глория.
— Да-да, именно так, — заверяет ее Бельяр. — Я тебе точно говорю!
— Ну ладно, — осторожно произносит Глория после паузы. — Ладно, я сделаю, как ты велишь. Ты сказал — в теплые края?
— Совершенно верно, — отвечает Бельяр. — А я буду тебя сопровождать.
— Минутку, минутку! — протестует Глория. — Я прекраснейшим образом могу уехать одна.
— Не смеши меня! — бросает Бельяр. — Наконец-то мы заживем как люди!
10
Короче, она просто сумасшедшая, — объявил Боккара, осторожно трогая свои ранки, залепленные кругленькими, похожими на конфетти, пластырями.
— Во всяком случае, обороняться она точно умеет, — ответил Жув.
— Кончайте шутить! — возмутился Боккара. — Сколько еще времени все это будет заживать?
— Да нисколько, — усмехнулся Жув. — От силы три дня. Говори, что порезался при бритье. Что вы обо всем этом думаете, Персоннета?
Боккара со своего табурета у стены робко покосился на Персоннета, чопорно восседающего в кресле перед столом Жува: странный тип — тощий, аскетического вида, но притом одетый с претензией, как страховой агент-оригинал: бежевый костюм, темно-коричневая рубашка и светло-зеленый галстук. Медно- рыжие волосы острижены совсем коротко, как у солдата-новобранца, щеки впалые, лоб изборожден морщинами, две глубокие складки от носа к уголкам рта напоминают шрамы или африканские ритуальные надрезы, ледяной взгляд способен напугать Боккара. На лице лежит печать не то глубокой озабоченности, не то великой душевной скорби, а может, просто какой-нибудь хронической болезни — язвы, например, или чего другого. Он был так серьезен и сосредоточен, будто сидел в кабинете врача. Сам он до сих пор не произнес ни слова.
— На первый взгляд все выглядит не так уж страшно, — сказал он наконец, почти не разжимая губ.
— Вы шутите! — вскинулся Боккара. — Да она же просто опасна. Абсолютно чокнутая!
— Раньше я тоже думал, что это пустяки, — сказал Жув. — Даже не хотел зря вас беспокоить. Но теперь мне не дает покоя эта история с Кастнером. Он уже целую неделю где-то пропадает, разве это не странно? Я должен знать, что случилось. Мне совсем не хочется, чтобы она на него напала, ведь это я его к ней отправил. Ее нужно разыскать — если не в интересах клиента, то хотя бы ради нашего парня. Так вот, можете вы этим заняться?
— Вам же известно, как я работаю, — ответил Персоннета. — Я ничего не делаю без ассистентов. Но своего ассистента я лишился. Теперь ищу другого.
— А вы возьмите Боккара, — предложил Жув, — он давно об этом мечтает. И он у нас молодец.
— Ну конечно! — воскликнул Боккара. — Берите, не прогадаете. Качество отличное, дефектов ноль. Даже не сомневайтесь.
Персоннета бросил на него такой же ледяной взгляд, каким удостаивал все вокруг — оценивающий, бесстрастный взгляд стрелка, прикидывающего расстояние до мишени.
— Хорошо, — сказал он, посмотрев на свои часы в железном корпусе, — давайте попробуем. Выезжаем отсюда в три часа. А я пока заскочу домой.
Спустя несколько минут он уже миновал Батиньоль и зашагал по тому отрезку Римской улицы, что тянется над железнодорожными путями, ведущими к вокзалу Сен-Лазар. Внизу бежали параллельно друг
