в прачечной, где я тружусь над грудой чудовищно грязных рубашек и кофточек Ви, Уан-Пинта, Ани, Хине и Рити, меня внезапно пронзает мысль, что мои книги понравились. И только вечером, когда я глажу то, что подсохло, я наконец понимаю, что это означает. Тогда я спускаюсь по ступенькам заднего крыльца и, забыв про утюг, снова иду в Селах; я сижу далеко за полночь, сжимая в пальцах кисточку, занесенную над чистым листом бумаги, и воскрешаю слово за словом все, что было сказано, один раз и другой, и моя жизнь возвращается вспять к утренним часам в классе.
Я воскрешаю слово за словом один раз и другой, открыв глаза на заре, и, когда подходит время налить бренди, я как раз испуганно вспоминаю мимолетное прикосновение к своему плечу... станет ли хорошенькая городская учительница хвастаться прикосновением к плечу?.. Мечтательно вспоминаю прикосновение к плечу, приглашение выпить чаю и проникаюсь уверенностью, что такое событие нужно отпраздновать. И так празднично у меня на душе, что, как всегда перед школой, я наливаю бренди в хрустальный стаканчик, а потом по каплям выливаю обратно в бутылку.
Перед началом занятий я причесываю Хине, как вдруг в дверях появляется прелестная девчушка Ла, она вся сияет – с головы до пят! – на ней новая коричневая с желтым форма, которая ей очень идет, а в волосах желтые ленточки. Ла протягивает мне шестипенсовую монетку. Я встаю на колени, чтобы сравняться с ней ростом.
– Это деньги на карандаш?
– Это вам.
Я подавляю в себе желание тут же вернуть их.
– М-мне?
– Это нужно вам.
– Спасибо, спасибо, Ла. А зачем?
– Вам нужно купить.
– Что мне нужно купить? – спрашиваю я с нежностью.
– Пиво. Вам нужно пиво.
Я дочитываю дневник Поля в Селахе, кладу его на стол и беру кисть. Суббота.
– Как вы находите мой стиль? – спрашивает Поль; он сидит в старом кресле здесь, в Селахе. – Мой... мой... ну, скажем... выбор эпитетов, мои языковые пристрастия, мои...
Взмах руки с сигаретой заканчивает фразу. Поль трезв, как всегда в последнее время, у него прекрасное настроение.
Я снова опускаю кисть, поворачиваюсь к нему, кладу ногу на ногу и беру сигарету.
– Мне нравится то, что следует считать вашим стилем. Он ваш целиком и полностью. Все эти неизвестные прежде слова кого-то, может быть, не устроят, но не меня. Всякий раз, когда вы сами придумываете слово, вы находите верного друга. Хопкинс охотно пользуется такими словами. Я сама поступаю точно так же. Чем меньше шансов отыскать слово в словаре, тем больше оно меня привлекает. Я не отреклась бы ни от одного из этих слов.
– А моя пунктуация?
– Тут уж ничего не поделаешь. Но если вы будете время от времени ставить точки... просто в качестве некоего указателя...
Пуль вскакивает и с громогласным хохотом делает несколько больших шагов к двери и обратно, потом снова садится.
– Понимаете, – продолжаю я, – просто из уважения ко мне.
Он поднимается и смотрит на меня сверху вниз через стол.
– Мне необходимо подыскать ферму, где можно уединиться и писать книгу. Не очень далеко отсюда. Я хочу иметь возможность приезжать к вам... ну, скажем... раз в неделю.
– Иногда, – говорю я, с трудом выдерживая взгляд его удивительных глаз, – мне кажется, что вы не забыли слова, которые услышали от меня однажды утром у ворот, когда заря стучалась в небеса.
Я нахожу кисть.
– Не забыл, – шепчет он.
Я умолкаю, движение кисти замедляется. Истекает одно из тех редких незабываемых мгновений, которые обнажают смысл жизни. Не знаю, сколько времени Поль смотрит, как я вожу кистью. Потом над моей головой вновь раздается его голос – голос человека, сделавшего невероятное открытие.
– Любовь, – произносит он совершенно искренне, – сметает все преграды.
Он возвращается к своему креслу и к своей сигарете.
– Как вам нравится такое название – «Крушение»?
– Пока вполне годится, потом можно изменить.
– Надо еще подумать о посвящении.
Я с удовольствием затягиваюсь и продолжаю рисовать. Мне уже посвящали стихи. И романы тоже.
– Как вы думаете, я успею дописать книгу к рождеству?
– Если в школе ничего не случится.
Одним прыжком он вновь оказывается перед моим столом.
– Дорогая, постарайтесь быть как можно внимательнее, иначе вы можете что-то проглядеть. Менлы подобрали в лондонских трущобах умирающего юношу, взяли его к себе и выходили. Юношу звали Фрэнсис Томпсон[10]. Вот почему вы должны быть так
