– Смотрите, чтобы они не намокли под дождем, – говорю я. – А то пропадут все рисунки.
Книги, обязанные своим рождением прежде всего этому человеку, наконец-то попадают к нему, и моя программа теперь тоже лежит у него в портфеле. Что может быть для меня важнее?..
– Я горжусь вашей работой, – говорит он непривычно робким, необъяснимо робким голосом, и струи дождя окружают его стеной, как мои малыши. – Спасибо за все, что вы сделали.
Дождь капает с моего подбородка, мочит плечи. Каждая капля дождя исполнена смысла, каждая капля – неотъемлемая часть этого мига. Этого «пылающего мига, остановленного на бегу».
– Мне не нравится, что вы инспектор.
– Мне тоже.
– Он сказал, что педагогическая работа в вашем классе ведется на очень высоком уровне, – говорит директор с благоговейной дрожью в голосе; мы распрощались со всеми инспекторами и возвращаемся в большую школу выпить чашку чая, заработанную тяжким трудом. – В его округе так работаете вы одна.
Я прихожу домой и чищу клавиши. На них слой пыли толщиной в зиму.
– Мадам, я прошу вас исполнить одну мою просьбу, – говорит директор как-то днем неделю спустя, когда я нахожу в своем почтовом ящике блистательный инспекторский отчет и стремглав прибегаю назад в школу.
– Мистер Риердон, сейчас самое подходящее время просить меня о чем угодно, – говорю я и опускаюсь на его стул.
– Я прошу об этом не ради себя. Хотя, может быть, и ради себя. Когда вы получите письмо с уведомлением о результатах переаттестации, передайте его мне, не распечатывая.
– Но мне нечего бояться! Посмотрите на этот отчет!
– Прошу вас, передайте письмо мне.
Я открываю рот и вновь закрываю.
– Передайте письмо мне и забудьте, что вы его получили.
Я вновь открываю рот и вновь не произношу ни звука.
– Пожалуйста, сделайте это ради меня. Прошу вас.
Все еще ни звука.
– Прошу вас.
– Но...
– Мадам, не задавайте никаких вопросов.
– Но!..
– Я прошу вас выполнить мою просьбу. Пожалуйста!
– Как я могу?..
– Пожалуйста!
– Но почему? – сопротивляюсь я. – Вы не имеете права без всяких объяснений требовать, чтобы женщина сделала нечто подобное! Неужели вы еще не научились обращаться с женщинами?
Несколько размашистых шагов, и директор уже у доски.
– Потому что, мадам, оценка в баллах – это нечто совершенно бессмысленное. Ни одно живое, ни одно мыслящее существо нельзя оценить в баллах. Сама эта идея – сущий вздор!
– Вы хотите сами вскрыть мое письмо?
– Я? С какой стати, я не собираюсь вскрывать даже свое!
– Но вам придется его вскрыть. Иначе вы не сможете просить о переводе на другую работу. Вы в состоянии возглавить школу в десять раз больше этой.
– Может быть, я в состоянии возглавить школу даже в двадцать раз больше этой, какая разница? Я уеду отсюда, когда сделаю все, что считаю нужным, и ни минутой раньше. А я считаю нужным, чтобы в этой школе учились белые дети, которые здесь живут. И каждый день проезжают мимо наших ворот. Они вправе учиться в этой школе. Это школа их округа. Родители белых детей постоянно беспокоятся из-за автобусов. Я белый. Когда будет достроен новый домик для двух приготовительных классов, когда наши вояки перестанут калечить телефонные трубки, взбираться на столбы высоковольтных линий, кататься на роликах по мосту, ездить на велосипедах по тротуарам и подвергать смертельной опасности тех, кто ходит по пешеходным дорожкам, из которых они выламывают плитки, тогда белые дети вернутся в эту школу. Я тоскую о белых детях, о детях моей расы.
Я молчу.
– Разве можно представить, сколько теряют белые из-за того, что их дети не посещают ваш класс! Если бы они знали, мимо чего проезжают!
Вздох. Я тоже тоскую о белых детях, о своих детях. Милые маленькие розово-белые комочки.
– Давайте сведем меня к сумме баллов! – возвращается директор к началу нашего разговора. – Давайте сведем вас – вашу своеобразную манеру преподавания, вашу энергию, вашу мягкость, вашу вспыльчивость и ваш вкус – давайте сведем все это к сумме баллов! Мадам. Я надеюсь, вы снизойдете к моей просьбе и вручите мне это письмо. Нераспечатанным.
– Я всегда выполняю повеления мужчин.
Радость, оказывается, тоже может обратиться в ношу, такую тяжелую, что я вынуждена переложить ее
