аптеки на Вествуд-авеню.
Уинтер купила три разных комплекта, хотя подтверждения ей в общем-то не требовалось. Она смотрела на темно-малиновый цвет. «Определенно положительный результат, – гласила инструкция. – Поздравляем, вы беременны!»
Уинтер смотрела и думала, какие у ее ребенка… их ребенка будут глаза – фиалковые, как у нее, или сапфировые, как у Марка.
Еще пять часов спустя к дому, где жила Уинтер, подъехал Марк. Он нахмурился, не увидев автомобиля Уинтер. Сегодня она должна была вернуться рано. Самое позднее в шесть, сказала она.
Вероятно, отправилась покупать шоколад в форме сердечек, с умилением подумал Марк, вынимая из машины коробку с розами.
Мысль о Уинтер, покупающей угощение к Дню святого Валентина, наполнила Марка радостью. Мысль о Уинтер всегда наполняла его радостью. В больнице Марк видел столько горя, трагедий, столько печали, что у него разрывалось сердце, заставляя проливать слезы, но эта боль всегда смягчалась светлыми мыслями о Уинтер. Марк так любил ее. И чувствовал себя таким счастливчиком.
Окна в квартире Уинтер были темными, как черное февральское небо. Марка охватила тревога. Где же она?
Снимается в кино, быстро ответил своей тревоге Марк, внезапно осознав, что должна чувствовать Уинтер, когда он звонит и говорит, что будет дома через час, который растягивается на два и на три.
Уинтер говорила Марку, как быстро летит время на съемочной площадке. Ей кажется, что они всего час работали над сценой, а уже время перерыва на ленч. Создание фильма похоже на работу в больнице: время измеряется не минутами и часами, а выполненными задачами. Пункция, два анализа крови, сцена в автомобиле, сцена на пляже, еще один крупный план…
Марк включил свет на кухне, поставил вазу от Лалика – подарок Эллисон к дню рождения Уинтер – рядом с раковиной и открыл завернутую в золотистую фольгу коробку с розами. Когда его взгляд упал на кастрюлю супа на плите и коробку соленых крекеров на столе, Марк нахмурился. Уинтер была дома и оставила суп на плите, не закрыв его крышкой. Уинтер, которая вроде бы шутя, но на самом деле со всей серьезностью убирала в холодильник всю еду, после того как он рассказал ей о сальмонелле!
Марк щелкнул выключателем в гостиной и увидел брошенные в кресло сумочку и пальто. Разволновавшись еще больше, он пошел к спальне. Дверь в нее была открыта. Свет из гостиной мягко падал на кровать, создавая золотистый нимб вокруг блестящего бархата черных волос на подушке. Марк встал на колени рядом с кроватью и нежно поцеловал Уинтер в висок.
– Марк…
Фиалковые глаза Уинтер распахнулись, и она попыталась сообразить, где находится. В комнате – во внешнем мире – темно, Марк дома. Она хотела только немного вздремнуть. Уинтер почувствовала такое головокружение, сходив в цокольный этаж здания, чтобы выбросить в мусорный ящик остатки от тестов на определение беременности, что решила прилечь, потом поесть супу, а уж потом подумать, что делать.
– Ты хорошо себя чувствуешь? Где твоя машина?
– На студии. Меня привез Питер.
– Ты заболела? – Марк осторожно обхватил пальцами ее запястье, считая пульс, другой рукой дотронулся до лба.
– Я похожа на больную?
– Пульс немного частит, но жара нет.
Сердцебиение было вызвано присутствием Марка, его прикосновением, а не лихорадкой, и никаким прибором это нельзя было измерить, только чувствами. Но поделиться с Марком своей проблемой Уинтер не могла. «Видите ли, доктор, я залетела. Это было всего лишь раз! Одна волшебная ночь страсти с любимым мужчиной».
– Что тебя беспокоит? – ласково спросил Марк.
– Я просто немного устала. Все пройдет. – Уинтер сделала движение, чтобы сесть, скривилась и слабо улыбнулась.
– Я принесу тебе супу. – Он поцеловал ее в кончик носа. – Я включу конфорку и сразу же вернусь.
Уинтер ждала, прислушиваясь к отдаленному шуму льющейся на кухне воды, и внезапно смятение в ее голове улеглось, как будто во сне, которого она не помнила, она получила ответы на все свои вопросы.
«Через месяц Марк будет знать о своей практике, и ему… нам нужно будет все распланировать. Если я вхожу в планы Марка, если он захочет взять меня с собой в Бостон, тогда я скажу ему о ребенке. Если нет, он никогда не узнает. Я перестану с ним видеться до того, как станут заметны изменения в моей фигуре».
Уинтер чувствовала внутри себя новую жизнь, крохотный вертящийся ураган, твердо и решительно заявляющий о своем присутствии, и думала о том, что подобная маленькая буря сделала с Лоренсом Карлайлом и Жаклин Уинтер.
Может, Уинтер уже повторила одну из ошибок Жаклин – безрассудную ночь любви, – но других не сделает. И не повторит самой большой ошибки Жаклин: что бы ни случилось, Уинтер вырастит эту новую маленькую жизнь в любви, ласке и заботе. Ее малыш никогда не будет чувствовать себя одиноким, покинутым, не испытает страха. У ребенка Уинтер может не быть отца, как не было отца у нее, но у него будет – уже есть – мать, которая будет очень сильно любить его или ее.
На глазах у Уинтер выступили горячие слезы, когда Марк вернулся в спальню с вазой, полной роз.
– С Днем святого Валентина.
– Марк…
– Почему ты плачешь?
Марк поставил вазу на комод, сел на кровать рядом с Уинтер и заключил ее в свои крепкие объятия.
– Я просто хочу, чтобы это никогда не кончалось.
Марк крепче обнял Уинтер, но ничего не ответил. Он тоже не хотел, чтобы их сказочная история любви когда-нибудь закончилась. Марк никогда не разлюбит Уинтер, но он не может обещать, что это блаженство, это счастье, эта греза продлится вечно.
Глава 20
– Эллисон, это Питер.
Эллисон ждала звонка Питера с того самого момента, как проснулась в шесть утра от шума проливного дождя, хлеставшего в окно ее спальни. За прошедшие три часа ливень не уменьшился, несмотря на сердитые взгляды, которые она бросала в свинцовое небо, и несмотря на то что она выгладила – выгладила! – джинсы и потратила несколько часов, выбирая наряд. Нудному дождю, как видно, было совершенно наплевать.
– Дождь, – с мягким вздохом проговорила Эллисон.
– Дождь.
Эллисон, затаив дыхание, ждала в наступившем молчании.
– Не хотите позавтракать вместе? – спросил Питер.
– Хочу.
– Полагаю, воскресный завтрак в Охотничьем клубе Бель-Эйр считается хорошим.
– Он считается самым лучшим в Южной Калифорнии.
– Я заеду за вами в десять?
– Конечно. – «Нет, подожди. Мне нужно время продумать наряд для завтрака!»
Одежда Эллисон не имела значения, как и то, что воскресный завтрак в Охотничьем клубе Бель-Эйр был лучшим в Южной Калифорнии. Из этого серого, дождливого утра и дня Питер запомнил только ее глаза и улыбку, и мягкий голос, и веселый смех.
То же самое помнила о Питере и Эллисон, исключая веселый смех, который принадлежал ей, – старый друг, которого она потеряла после несчастного случая. Благодаря Питеру Эллисон вновь обрела свой чудесный смех и чувства, его сопровождающие, солнечные ощущения бьющей через край, безграничной, ничем не омрачаемой радости.
Благодаря Питеру Эллисон обнаружила кое-что еще, что-то глубоко внутри себя, о чем она даже и не подозревала.
