– В поместье? С каких это пор? – «Почему?»
– Последние две недели. Мне удалось сохранить тот же номер телефона, что был на квартире. – «Вдруг Марк позвонит?»
– Я думала, ты собираешься продать поместье, Уинтер, – мягко проговорила Эллисон. «Почему ты хочешь жить там, где тебя окружают такие несчастливые воспоминания? Неужели, живя там, ты не чувствуешь себя одинокой и изолированной?»
– Собиралась, но пока решила здесь пожить. Так ты приедешь завтра? В любое время.
– Как насчет пораньше? – «Как насчет сейчас?» – Скажем, по дороге на работу? В семь тридцать? В восемь?
– Хорошо. В семь тридцать нормально.
Эллисон не поверила своим глазам, увидев наряд подруги. На Уинтер был шелковый блузон, элегантный, дорогой и вполне подходящий для перемещения по поместью в Бель-Эйр, но совершенно не в ее стиле. Одежда обычно плотно облегала стройное тело Уинтер, подчеркивая безупречную фигуру, подавая искушающие сигналы красоты и грации. Шелковый блузон подавал совсем другие сигналы – что он скрывает лишний вес и что Уинтер абсолютно на это наплевать.
Эллисон посмотрела на лицо подруги, на слегка округлившиеся щеки. Уинтер страдает и потому ест? Скрывает свою боль за стенами поместья, а лишние фунты под дорогими шелками?
– Эллисон, ты так смотришь на меня!
– Извини. Я просто… чем я могу тебе помочь?
– Идем со мной.
Уинтер повела ее через гостиную и далее, через обычно запертую дверь в просмотровую комнату, в нежилое крыло дома.
– Я даже не представляла, что оно тут есть, – сказала Эллисон.
– Как видишь, долгие годы эта часть дома была заброшена, но мне кажется, она таит в себе огромный потенциал, как по-твоему?
– Ты хочешь, чтобы я привела все в порядок? – спросила Эллисон, изумленная, разочарованная. «Ты эту помощь имела в виду, Уинтер? Профессиональную? А как же эмоциональная помощь со стороны лучшей подруги?»
– Да. Эллисон, я знаю, что у тебя все расписано до двухтысячного года. Все крыло ты отделаешь когда-нибудь, когда у тебя будет время, но есть две комнаты… ты можешь сделать их быстро?
– Конечно. – В разлуке с Питером Эллисон делалась невероятно продуктивной. А чтобы помочь Уинтер, она сделает все что угодно.
– Это здесь.
Уинтер вошла в комнату с французскими окнами-дверями, которые открывались на лужайку с прудом, где плавали золотые рыбки. Это была комната, которая могла бы стать ее комнатой, сложись ее детство по-другому – счастливое детство с братьями, сестрами и любовью.
– Какая прелесть! – Эллисон обвела одобрительным взглядом высокие потолки, резные деревянные рамы на окнах.
– Это будет моя спальня. Мне бы хотелось что-нибудь с цветами, веселое. И еще мне нужны кровать и комод.
– Это просто. За образцами поедем вместе. – Эллисон подошла к двери, явно сделанной позднее и соединяющей будущую спальню Уинтер с другой комнатой. – А там вторая комната?
– Да. – Уинтер следом за Эллисон вошла в небольшую, но все равно просторную комнату.
– А здесь что будет? Твой кабинет?
– Значит, он все же тебе не сказал…
– Кто? Что не сказал?
– Питер.
– Питер?
Ее пронзила тревога. Эллисон знала, что у Питера есть секреты. Он ничего не рассказывал ей о своей жизни до встречи с ней, но Эллисон знала, что там есть большая тайна. Она видела печаль в его глазах, почти вытесненную сейчас их радостной любовью, и читала его выстраданные пьесы. Она предполагала, что тайная печаль жизни Питера относится к его несчастливому, возможно, трагическому детству. Эллисон надеялась, что когда-нибудь Питер раскроет ей свою тайну.
И вот теперь у Питера и Уинтер был секрет, их общий секрет, скрываемый от нее!
– Это будет детская, – спокойно произнесла Уинтер.
– Детская?
– Она… я думаю, что это она… появится на свет в сентябре. Прямо сейчас мебель здесь не нужна, я нашла свою колыбель.
Уинтер ходила по дому, исследуя давно заброшенные комнаты, и нашла в кладовке свою собственную колыбель. В стоявших рядом коробках Уинтер обнаружила свою младенческую одежду. Зачем Жаклин сохранила все это? Из сентиментальности? Или просто движимая тем же чувством, которое заставляло ее хранить и тщательно вносить в список все великолепные украшения, полученные от любовников?
– Это ребенок Марка, – прошептала Эллисон.
– Да. Это ребенок Марка, – тихо ответила Уинтер. – Эллисон, Марк не знает. И я не хочу, чтобы он когда-нибудь узнал. Когда мне понадобится, я скажу всем, включая ее, что ее отец умер.
– Уинтер…
– Эллисон! Могу я принимать не подлежащие обсуждению решения или это можно только тебе?
– Что? – Эллисон была поражена чувством – гневом? – прозвучавшим в голосе подруги.
– Извини. – Глаза Уинтер наполнились слезами. – Я все еще не пришла в себя, а из-за переизбытка гормонов все только усугубляется.
Эллисон подошла к Уинтер и обняла ее. «Я всегда на твоей стороне, Уинтер, всегда!»
– Давай спустимся на кухню, выпьем чаю или что там можно будущим мамам и поговорим, хорошо?
– Хорошо. В моих книгах для будущих мам говорится, что чай в умеренных количествах – самое то.
Эллисон смотрела, как Уинтер ставит на плиту чайник и достает из буфета две чашки лиможского фарфора.
– Что ты имела в виду, Уинтер, когда сказала, что только мне позволено принимать не подлежащие обсуждению решения?
– Я имела в виду, что год назад, когда ты решила не выходить за Дэна, работать на Клер и снова ездить верхом, ты просто объявила об этом. Ты не просила помощи, даже у тех, кто тебя любит.
– Вот оно что…
Эллисон нахмурилась. Уинтер, конечно, права. Эллисон не поговорила с Дэном, когда приняла важное решение об их браке. Не поговорила с Уинтер, Патрицией или Шоном, людьми, которые были с ней, любили ее, помогали ей выжить после несчастного случая, когда решила снова ездить верхом. Было ли это эгоистично? А если бы Эллисон спросила их мнение, а они бы ответили «нет»? Теперь она приняла еще одно важное решение – прыгнуть через бело-зеленое препятствие – и поделилась им с Питером, и он сказал «нет». Перепрыгнуть через это препятствие было необходимо для Эллисон, для нее, но была ли эта необходимость важнее странной тревоги в глазах мужчины, которого она любила?
– Эллисон, я не хотела задеть твои чувства, – прошептала Уинтер, извиняясь за резкость. С улыбкой и без упрека она добавила: – Кроме того, насколько можно судить, твои важные решения оказались чистым золотом.
– А твое – нет?
– Мое решение – сохранить ее, – просто ответила Уинтер. Это даже не было решением. Уинтер чувствовала себя так, словно получила драгоценный маленький подарок, залог любви.
– Уинтер, что ужасного случится, если ты скажешь Марку?
– Он женится на мне.
– А это ужасно?
– Эллисон, – голос Уинтер дрогнул, и на глазах выступили слезы, – я не нужна Марку.
– Я этому просто не верю.
– Так случилось. – Уинтер криво усмехнулась. – И вот я здесь, в поместье, на продолжительное время.
