кровью…
Кажется, я остался у разбитого окна. И никого нет рядом… И теперь в комнату моей души с силой врывается пронзительный, леденящий ветер, хлестко бьёт дождь, вметается мокрая снежная пурга.
Мне так холодно, неуютно, одиноко…
И чудится и бредится… Твой тихий и нежный Голос…
Временами я слышу и не слышу его. Он приходит, накатывает с улицы, проникает сквозь окно; он пробирается из глубины моего внутреннего существа, он спускается с неба, он входит в меня со стороны думающей обо мне какой-нибудь симпатичной женской головки. Это — Голос утерянной любви. Голос, пробужденный молитвой…
Вот я иду на этот мистический звук. Она ждёт меня. Она будет долго ждать. Она готова ожидать — вечно…
Комната наполняется женским Голосом. Таким незнакомым и в то же время очень близким и родным. Голос успокаивает меня. Он просит потерпеть ещё немного. Он шепчет о Вере, Надежде, Любви… Он говорит о преданности и о том, что всегда был и будет рядом.
Милый Голос говорит мне, что пока не может показать себя во плоти. Ещё рано. Не пришло моё время. Нельзя нарушать законы. И поэтому он молит о прощении и терпении. А пока…
Пока я смотрю за окно. Уже поздний вечер. Идёт сильный дождь. Граница, конечно, осталась: оконный проём застеклён. Дождинки колотят, колотят, колотят. Их много. Они совсем как слезинки. Они бьются в окно и соединяются в ручейки. Стекло заливает водой. И там, преломляясь, в движении, рисуется обаятельный женский лик. Черты его утончены и прекрасны: милый излом чёрных бровей, лучистый свет крупных чистых голубых глаз, изысканные линии нежных губ… Таинственная незнакомка с выражением преданности тянется ко мне сквозь мокрое стекло. Я угадываю за струями воды безмолвное молитвенное шевеление её милых губ:
— Я — рядом. Я с тобой, мой возлюбленный. Скоро, очень скоро, мы соединимся в духе. Мы обязательно будем вместе. Однажды я приду к тебе наяву…
Лицо прекрасной дамы дрожит, размывается за дождливым стеклом. Оно и просится ко мне, и осознаёт неодолимость границы. Я чувствую в нём бесконечную материнскую теплоту, отдачу, заботу и нежность. Угадываю сестринское участие, чистоту невесты, доверие и преданность любящей жены. В нём присутствует незримая помощь, поддержка ангела-хранителя и безграничная духовная глубинная Любовь самой пресвятой Богородицы! И та непостижимая умом жертвенность, тихая женская жертвенность! Благословление и сострадание. Надежда и Вера. Предвосхищение… Чудный образ стремится помочь мне, рассказать в невыразимых безмолвных знаках что-то очень важное. Он пытается меня предостеречь…
С затаённой надеждой я вглядываюсь в свою вечернюю грёзу за окном, но упрямый дождь уже смывает прекрасный лик. Ещё секунду он держится за тёмным окном, колышется и по частям растворяется. Я по-прежнему беспросветно одинок.
Далека ли мечта или просто творческий образ от яви?
А вчера дома был вечер откровений. Я долго выслушивал маму. Она вспоминала деревенскую жизнь в начале войны. В ту пору ей было всего девять лет. Я так вжился в её рассказ, что очень отчётливо, в деталях представлял, как отступали наши войска. Видел, как в напряжённом затишье обедала за столом наша деревенская семья — мои дед, бабка, их дети (включая мою маму)… Почувствовал, как неспокойно, тревожно было у всех на душе… Глазами девчонки-подростка смотрел через деревенское окошко на то, как спускались с лесной горки в деревню фашисты в зелёных шинелях с короткими чёрными автоматами. Продолжал вживаться в общую домашнюю атмосферу: озабоченность взрослых, их душевную тревогу перед неизвестным, и детские, любопытствующие страхи.
В нашей избе разместилось отделение пехотинцев-захватчиков, и поначалу русской семье разрешили остаться. Я с грустью смеялся над тем, как ночью моя мама воровала со стола оставленные солдатами конфеты — ей очень хотелось сладкого. Как её поймал проснувшийся немец и заставил играть на губной гармошке… Позже всех выгнали из дома, а скот порезали. Чтобы выжить, нужно было куда-то идти. Гонимые, голодные, обиженные, усталые мои родные брели по пыльной дороге. Брели когда-то в страхе и отчаянии мои дед и бабка с маленькими детьми под свистящими редкими шальными пулями. Моя бабка сильно убивалась по своей кормилице, корове Бурёнке. И здесь же на русской дороге моя мама-подросток увидела убитого русского лейтенанта с кровяной меткой у виска. Была залита кровью и грудь. Я очень живо представил то место, где лежал погибший воин, ведь по этому изгибу дороги я проходил не один раз. Какой живой и дорогой оказалась для меня связь поколений! Да и мои умершие дед и бабка в моём сознании остались такими отчётливо живыми! Когда мама стала рассказывать про то, как её старшая сестра, в ту пору молодая девушка, достала из окровавленной гимнастёрки убитого военного комсомольский билет и поняла, что ему было всего лишь восемнадцать лет, с моим сознанием произошла непредвиденная «изменёнка». Моему сознанию по некой чувствительной сердечной жилке удалось соскользнуть вглубь, в одну секунду переметнуться в прошлое моей мамы и так полно, сильно и ёмко вжиться, что я не просто смотрел глазами той девочки-подростка… Я увидел свою деревенскую родную округу того страшного прошлого, как будто полностью находился в описываемой картине сам… Сострадание по убитому офицеру, отдавшему свою жизнь за русскую землю; отчаянное сопереживание с мамой, любимыми и родными моими старикам вместило в себя и беды всего нашего рода, и гонимую, полную лишений Судьбу всех простых русских людей вообще. И неожиданно для себя я очень горько, с болезненным надрывом и безутешно заплакал. И долго не мог остановиться…
Благодаря Страннику, я больше не был безжалостным, как толтеки.
Ведь если бы не выжила мама, то не было бы и меня. Ничего для меня не было бы: ни моего поиска, ни доброго Странника, ни этой книги…
В эту же ночь ко мне в комнату постучали. Пребывая в знакомом мне просоночном состоянии, на грани сновидения и бодрствования, я отчётливо услышал тревожный и для сновидения слишком громкий стук в окно. На миг мне даже показалось, что это было наяву, но стук доносился из сонной яви. По ощущению меня будила чья-та женская рука. Она остерегающе-тревожно и настойчиво стучала. Оконное стекло сотрясалось, вот-вот готовое разбиться на мелкие кусочки.
Окно было готово разбиться…
Меня ожидают грандиозные перемены. Какие же???
Алмаз сознания
Сколь долго живёт на Земле человек, столь же страстно он ищет заветную тайну бессмертия и вечной молодости…
Время от времени в различных частях света и разных цивилизациях возникало, обнаруживалось вдруг некое тайное, мистическое знание, утверждающее, что такую возможность боги человеку даровали…
Это желанное, чудодейственное состояние в различных интерпретациях, традициях и у разных народов называлось по-разному: философский камень, пилюля или эликсир бессмертия, Чаша Грааль, Божественная амрита или сома, Небесная амброзия, алхимическая трансмутация, сознание Христа, Будды, Алмаз сознания…
Не бывает дыма без огня!
Ну, а, если в самом деле такое существует?! Как жалко, ничтожно и мелко тогда живёт-плавает- барахтается в этой жизни человек!
«Есть-есть-есть, — нашёл!» — причудливым и заговорческим шёпотом мечется по углам моей квартиры и отдаёт во внутреннее ухо.
Довелось и мне подсмотреть, подслушать и подержать в руках… В самом деле, ведь ЭТО — есть! И совсем офанател, обезумел от раскрывшихся и рассыпанных перед ногами духовных сокровищ. Не свой стал в лихорадочном возбуждении…
Пожалуй, именно в этом и состояло самое сильное моё общее духовное прозрение. Как и многие
