назад, свет и тьма несколько раз в течение полета сменяют друг друга.
Когда совсем стемнеет, думал Коко, можно поближе придвинуться к маленькому окошку, и, если ты уже готов, если душа твоя уже наполовину принадлежит бесконечности, ты сможешь увидеть серое клыкастое лицо Бога, плывущее к тебе из черноты.
Коко улыбнулся, и хорошенькая стюардесса улыбнулась ему в ответ. Она наклонилась к Коко вместе с подносом.
– Что вы предпочитаете по утрам, сэр? Апельсиновый сок или шампанское?
Коко покачал головой.
Земля присасывала к себе самолет, пытаясь проникнуть сквозь него и всосать Коко в свои недра. Несчастной земле нравится все вечное, а все любят и жалеют землю.
– В полете будут показывать кино?
– “Никогда не говори “никогда”, – через плечо ответила стюардесса. – Новый фильм про Джеймса Бонда.
– Прекрасно, – ответил Коко, улыбаясь про себя. – Сам-то я никогда не говорю “никогда”.
Стюардесса рассмеялась явно из чувства профессионального долга и продолжила свой путь.
Салон заполняли пассажиры. Они рассаживались по рядам, пытаясь пристроить куда-то чемоданы, сумки, корзинки, книжки. Прямо перед Коко уселись два китайских бизнесмена, которые открыли свои дипломаты, едва успев коснуться сидений.
Стюардесса – блондинка средних лет в синей форменной куртке – наклонилась к Коко с дежурной улыбкой на лице.
– Как нам называть вас, сэр? – Она поднесла к его глазам визитную карточку пассажира, которую хотела заполнить. Коко медленно опустил газету. – Итак, вы?.. – Женщина смотрела на него в ожидании ответа.
“Как нам называть вас, сэр?” Дахау, я буду называть тебя Леди Дахау.
– Почему бы вам не называть меня Бобби? – ответил он.
– Что ж, так я и сделаю. – Стюардесса нацарапала “Бобби” в графе карточки, которая была помечена “4Б”.
У Роберто Ортиза обнаружились не только паспорта, но и полный карман карточек и удостоверений, а также шестьсот американских и триста сингапурских долларов. В кармане блейзера находился ключ от номера в “Шангри-Ла” – где еще мог останавливаться молодой честолюбивый американец?
В сумочке мисс Баландран лежали фотоаппарат, тюбик противозачаточной мази, небольшой пластиковый футлярчик с пастой “Дарки” и зубной щеткой, чистая пара трусиков и нераспечатанная пачка колготок, бутылочка блеска для губ с кисточкой, тюбик туши для ресниц, кисточка для румян, обрезанная на три четверти пластиковая трубочка, потрепанный роман Барбары Картленд в мягкой обложке, пудра, с полдюжины таблеток “валиума”, рассыпанных по всей сумке, множество мятых бумажных салфеток, несколько связок с ключами и кипа счетов общей суммой на четыреста пятьдесят три сингапурских доллара. Коко рассовал по карманам деньги, остальное швырнул на пол в ванной.
Умывшись и вымыв руки, он взял такси до “Шангри-Ла”.
В Нью-Йорке Роберто Ортиз жил на Вест Энд-авеню. Эй вы, на Вест Энд-авеню, чувствуете ли вы, как высшие силы жаждет, чтобы свершилась наконец справедливость? Ангелы слетают на Вест Энд-авеню, и их белые одежды развеваются на ветру.
Когда Коко вышел из “Шангри-Ла”, на нем были две пары брюк, две рубашки, хлопчатобумажный свитер и твидовый пиджак. В большом пакете, который он нес в левой руке, лежали еще три рубашки, два свернутых костюма и пара превосходных черных туфель.
Таксист вез Коко по усыпанной листьями Гров-роуд на Орчад-роуд и дальше – на небольшую улочку сбоку от Бахру-роуд к некоему пустующему строению, и всю дорогу он представлял, что стоит в открытой машине, едущей вниз по Пятой авеню. Путь Коко, едущего по Нью-Йорку в компании всех земных богов. Дорогу его усыпает серпантином и конфетти толпа, собравшаяся поприветствовать кортеж.
Биверс и Пул, и Пумо, и Андерхилл, и татуированный Тиано, и Питерс, и драгоценный Спэнки Б., и остальные. Все боги земли – кто сможет пережить их приход на эту землю? Для узревших их тьма навсегда покроет все вокруг. Юрист Тед Банди, Жуан Корона, который работал в полях, и тот парень, что в Чикаго переодевался клоуном, Джон Уэйн Гейси и сын Сэма, Уэйн Уильямс из Атланты, Зебра-убийца, те, кто оставлял свои жертвы на холмах и в долинах, и тот низенький паренек из фильма “Риллингтон Плейс, 10”, а также Лукас, наверное, самый крутой из них. Рыцари Силы Небесной, наконец-то настал их день. Те, кто жил рядом с остальными и кого никак не могли поймать, но для этого приходилось притворяться, демонстрировать миру свое второе лицо, жить скромно, переезжать из города в город, аккуратно платить по счетам, хранить глубоко в себе все свои секреты.
Очищающий огонь.
Коко проползает в дом через окошко подвала и видит отца, лицо его неподвижно и угрюмо.
Коко раскладывает по полу деньги, старик улыбается и произносит:
Коко закрывает глаза и видит стадо слонов, величаво проплывающих мимо и кивающих ему с молчаливым, угрюмым одобрением.
Коко положил на развернутый спальный мешок паспорта Роберто Ортиза, достал пять карт со слоном и разложил их так, чтобы можно было прочитать имена. Затем он залез в коробку с газетными врезками и достал оттуда номер американского журнала “Нью-Йорк”, который взял в вестибюле отеля через два дня после парада в честь возвращения заложников. Под заголовком огненно-красными буквами было написано “Десять новых “горячих точек”.
Я-Тук, Хью, Да-Нанг – вот они горячие точки. И Сайгон. И в журнале тоже новые “горячие точки”. И тоже “Сайгон”. Журнал автоматически открылся на нужной картинке и статье (“Здесь ел мэр”).
Коко в своем новом костюме растянулся на полу и стал пристально всматриваться в картинку.
Люди сидели за столиками под пальмовыми ветвями на фоне белых стен. Официанты-вьетнамцы в белых рубашках сновали туда-сюда между столиками так быстро, что на фотографии на их месте получились лишь размытые белые пятна. Коко слышны были громкие голоса, звяканье о фарфор ножей и вилок. Хлопали пробки. На переднем плане стоял, облокотившись на стойку бара, Тино Пумо и скалился в объектив – Пумо-Пума наклонился вдруг к Коко со страницы журнала и заговорил с ним голосом, который выделялся на фоне ресторанного шума, как соло саксофона выделяется на фоне большого оркестра. Пумо сказал:
– Не суди меня, Коко. Выглядел он безумно испуганным.
Вот так все они говорят, когда понимают, что стоят перед дверью вечности.
– Я понимаю, Тино, – ответил Коко маленькому испуганному человечку на фотографии.
В статье говорилось, что в ресторане “Сайгон” огромный выбор настоящих вьетнамских блюд. Клиенты были молодыми, шумными и почти все напоминали хиппи. Утверждалось, что утка имеет “небесный вкус”, а все супы “богоподобны”.
– Скажи-ка мне, Тино, – попросил Коко. – Что это за дерьмо – “богоподобный”? Ты что, действительно считаешь, что суп может быть богоподобным?
Тино отер лоб хрустящим белым платком, повернулся и посмотрел в глубь картинки.
И здесь же, набранные красивым тонким курсивом, были адрес и телефон ресторана.
Мужчина уселся в кресло рядом с Коко, огляделся по сторонам и застегнул ремни. Коко закрыл глаза и увидел снег, падающий с глубокого холодного неба на лед толщиной в сотни футов. Далеко, едва видные в пелене снегопада, возвышались напоминавшие сломанные зубы глыбы айсбергов. Бог незримо витал над замерзшей землей, и Бог хмурился в нетерпеливом гневе.
Ты знаешь то, что знаешь. Лет сорок, а может, сорок один. Густые пушистые белокурые волосы, тонкие очки с затемненными стеклами, тяжелый подбородок. В огромных руках, которые могли бы принадлежать мяснику, вчерашний номер “Нью-Йорк Таймс”. Костюм за шестьсот долларов.
Самолет вырулил на взлетную полосу и мягко оторвался от земли, беря курс на Сан-Франциско. Коко подумал, что человек, сидящий рядом с ним, должно быть, богатый бизнесмен с руками мясника.
