выкрикивают с крыш. Кузен недоволен.
— И неудивительно. Тебе следует… А что это у тебя на подбородке? Ссадина какая-то…
— Да так, ничего. Это в меня лучник на улице выстрелил. Но Пенренутет оттолкнул меня в сторону, так что всё в порядке.
— Я возвращаюсь.
— Погоди! Мне нужна ещё неделя, чтобы завершить мой труд. Возвращайся через семь дней. А пока можешь отправляться куда хочешь.
Я уставился на него во все глаза.
— Что, правда?
— Ну, ты же всё время стонешь о том, как хозяева ограничивают твою свободу. Вот тебе и возможность побыть свободным. Думаю, ты сумеешь ещё немного вытерпеть ту боль, которую тебе причиняет пребывание на Земле. Делай что хочешь. Через семь дней увидимся.
Пузырь превратился в пар и исчез.
Это предложение было настолько неожиданным, что в течение нескольких минут я мог только бесцельно блуждать по шатру, поправляя подушки и рассматривая собственное отражение в полированной бронзовой утвари. И тут до меня окончательно дошел смысл его слов. Я вышел из шатра, бросил прощальный взгляд на лагерь и с торжествующим криком взмыл в воздух.
Прошло семь дней. Я возвратился в Александрию. Мой хозяин стоял в своем кабинете, в одной белой тунике, без сандалий. Лицо у него осунулось, вокруг глаз от усталости появились серые круги, но меня он встретил со всегдашним энтузиазмом.
— Как раз вовремя! — воскликнул он. — И как тебе мир?
— Мир широк и прекрасен, хотя, пожалуй, в нем многовато воды. На востоке горы вздымаются до самых звезд, на юге земли не видно под кронами лесов. Устройство Земли чрезвычайно многообразно — мне будет над чем поразмыслить.
— Надо будет и мне когда-нибудь всё это повидать… Ну а люди? Что ты скажешь о них?
— Люди появляются разрозненными пятнами, как прыщи на заду. Похоже, большинство из них обходится без магии.
— Твои наблюдения весьма глубокомысленны, — усмехнулся Птолемей. — А теперь моя очередь!
Он провел меня к двери в уединенное внутреннее помещение. На полу там был нанесен большой, во всю комнату, круг, исписанный иероглифами и рунами. Рядом с кругом на полу лежали травы, амулеты, вороха папирусов и груды восковых табличек, исписанные почерком моего хозяина. Он устало улыбнулся мне.
— Ну как?
Я деловито осматривал преграды и словесные цепочки пентакля.
— Ничего особенного. Довольно стандартная схема.
— Знаю, Рехит. Я пробовал всяческие сложные усовершенствования, усиления и наговоры, но всё это казалось каким-то неправильным. И тут мне пришло в голову: ведь все наши обычные способы предохранения предназначены для того, чтобы ограничивать свободу передвижения — ну, знаешь, чтобы джинны не могли вырваться наружу и нам ничто не угрожало. А мне-то нужно как раз противоположное: я хочу иметь возможность свободно передвигаться. И чтобы, если я сделаю вот так, — он нарочно стер ногой часть начертанной кошенилью линии круга, — это позволило бы моему духу вырваться наружу. Через эту маленькую дырочку. А тело моё останется здесь. Я нахмурился.
— А зачем тебе тогда вообще пентакль?
— Ага! Хороший вопрос. По словам нашего друга Аффы, шаманы далеких земель, беседующие с джиннами на границах наших царств, по собственной воле оставляют свои тела. Для этого им требуется только произнести определённые слова, кругов они не используют. Но шаманы и не пытаются преодолеть границу между нашими мирами — те самые стены стихий, о которых ты мне так много рассказывал. А я хочу именно этого. Я думаю, что, точно так же, как сила круга притягивает тебя прямо ко мне, когда я тебя призываю, эта же самая сила может направить меня в противоположном направлении, сквозь стены, если только слова будут иными. Это механизм фокусировки. Понимаешь?
Я почесал подбородок.
— Э-э… Извини, так что там говорил Аффа?
Хозяин возвел глаза к небу.
— Это не важно. Важно вот что. Я думаю, что без труда смогу направить обычный вызов в обратном направлении, но, если врата действительно откроются, мне на той стороне нужно что-то, что благополучно провело бы меня сквозь них. Что-то, что задало бы направление.
— Это проблема, — сказал я. — Ведь в Ином Месте нет направлений. Ни гор, ни лесов. Я это тебе говорил бессчетное количество раз.
— Знаю. Для этого-то ты мне и нужен.
Мальчик присел на корточки, роясь в куче обычных магических причиндалов, которые водились у любого египетского волшебника: скарабеев, мумифицированных грызунов, пирамидок новейшего образца и прочего барахла. Он вытащил маленький анк[84] и ткнул им в мою сторону.
— Как ты думаешь, это железо?
Почувствовав порыв обжигающего сущность холода, я обиженно отшатнулся.
— Ага. Не размахивай этой штукой.
— Хорошо. Значит, оставлю его на своем теле для защиты. Просто на случай, если вдруг явятся какие-нибудь посторонние бесы, пока меня не будет. Так вот, возвращаясь к тебе, Рехит, я благодарю тебя за всё, что ты для меня сделал; я у тебя в долгу. Ещё немного — и я тебя отпущу. Все твои обязательства передо мной будут считаться исполненными.
Я поклонился, как принято.
— Благодарю, хозяин.
Он махнул рукой.
— Забудь ты это слово! Так вот, когда будешь в Ином Месте — слушай, пока не услышишь своё имя — в смысле, настоящее имя[85]. Прочитав заклятие, я трижды назову твоё имя. Ответь мне, если захочешь: думаю, этого будет достаточно, чтобы задать мне нужное направление. И я пройду к тебе сквозь врата.
Я в свойственной мне манере изобразил на лице сомнение.
— Ты уверен?
— Уверен. — Мальчик улыбнулся мне. — Рехит, если я тебе надоел за всё это время, выход очень прост. Не отвечай на мой зов, и все.
— А это от меня зависит?
— Ну конечно. Иное Место — это ведь твоя вотчина. Если ты сочтешь уместным призвать туда меня, это будет для меня большая честь.
Лицо у него раскраснелось от возбуждения, зрачки расширились, как у кошки, — в мыслях он уже вкушал чудеса иного мира. Он подошёл к чаше, стоявшей у окна. Я наблюдал за его движениями. В чаше была вода. Он омыл лицо и шею.
— Эти твои теории, конечно, очень занятны, — осторожно заметил я, — но известно ли тебе, что произойдет с твоим телом, если ты перейдешь в наш мир? Ведь твоя плоть — не то что наша сущность.
Он утёрся полотенцем, выглянул в окно, на крыши, где незримым покровом висела полдневная городская суета.
— Иногда мне кажется, — произнёс он, — что моя плоть и земле тоже не принадлежит. Я всю свою жизнь провел взаперти, в библиотеках, почти не соприкасаясь с миром. Когда я вернусь, Рехит, я отправлюсь странствовать, как ты… — Он обернулся и потянулся, раскинув тонкие смуглые руки. — Конечно, ты прав: я не знаю, что произойдет. Быть может, это мне дорого обойдётся. Но, думаю, оно того стоит: увидеть то, чего не видел никто из людей!
Он подошёл к окну, закрыл ставни. Мы оба остались в тусклом, бледном полумраке. Потом он запер
