завоевать этот зал.
Факварл развернулся и уставился на меня.
— Ах да! Про тебя-то я и забыл!
Глаза в бессильно поникшей круглой голове слепо задвигались.
— С кем ты разговариваешь, Факварл?
— С одним джинном. Не обращайте внимания. Он недолго пробудет среди нас.
— С каким это джинном? Он поддерживает наш план?
— Это Бартимеус, большой скептик.
Одна рука поднялась, сделала судорожное движение — видимо, Ноуда хотел поманить меня к себе. Громовой голос повелел:
— Приблизься, джинн.
Пирамида слизи поколебалась, но деваться было некуда. У меня не было сил ни сопротивляться, ни бежать. Со всем проворством раненой улитки я пополз к золотому трону, оставляя за собой мерзкий след. Доползя, я поклонился, как мог.
— Встретиться со столь славным и могущественным духом — большая честь для меня, — сказал я. — Я всего лишь пушинка на ветру, однако же моя сила — к вашим услугам[89] .
Поникшая голова дернулась, глаза вывернулись и уставились на меня.
— Великие или малые, все мы дети Иного Места. Да укрепится твоя сущность!
Факварл выступил вперёд.
— Владыка, я не стал бы заходить настолько далеко, — сказал он. — Бартимеус неверен, как лунный луч, и неуловим, как жеребенок. И весьма остер на язык к тому же. Я как раз собирался…
Могучий дух помахал пухлой ручкой — видимо, он пытался изобразить снисходительный жест, но не рассчитал: ручка бешено дернулась и развалила стол пополам.
— Добрее надо быть! За века, проведенные в рабстве, у всех у нас слегка испортился характер.
— Не знаю, — протянул Факварл. — Он всё-таки уж очень сильно испорчен.
— И тем не менее. Никаких раздоров между своими.
Пирамида из слизи энергично закивала.
— Золотые ваши слова! Слыхал, Факварл? Внемли и учись!
— Тем более, — продолжал громовой голос, — когда джинн столь жалок, как этот. Только взгляни на него! Его сущность может рассеяться от плевка младенца. С тобой плохо обращались, Бартимеус. Но мы вместе отыщем твоего угнетателя и пожрем его плоть!
Я покосился на своего хозяина — тот медленно, но верно отступал к двери, ведя за собой Китти[90].
— Вы весьма великодушны, владыка Ноуда!
Факварл слегка надулся.
— Беда в том, — сказал он, — что Бартимеус не одобряет нашего замысла. Он уже сказал, что моё пребывание в этом сосуде, — он ткнул себя в грудь Хопкинса и выдержал театральную паузу, — представляется ему «гадостью».
— Да ты посмотри на себя! — бросил я. — Ты заточен в жутком…
Тут я осёкся, вспомнив грозную ауру Ноуды.
— Откровенно говоря, владыка Ноуда, я просто не знаю, в чем именно состоит ваш замысел. Факварл мне так и не объяснил.
— Это легко исправить, маленький джинн! — Ноуда, похоже, обнаружил, что его челюстные мышцы каким-то образом связаны с процессом говорения. Теперь, когда он говорил, его рот беспорядочно открывался и закрывался, иногда распахивался во всю ширь, иногда нет, во всяком случае, с произносимыми словами это никак связано не было. — На протяжении веков мы страдали от рук людей. Теперь наступил наш черед доставлять им страдания. Благодаря Факварлу и глупому магу, в чьем теле я теперь нахожусь, нам представился шанс отомстить. Мы вошли в мир на наших собственных условиях, и теперь сами можем решать, что нам с ним делать.
Его зубы дважды клацнули, как у голодного пса. Это движение явно не было непроизвольным.
— Однако, при всем моём уважении, — решился заметить я, — вас тут всего семеро, и…
— Самое трудное уже позади, Бартимеус — Факварл одернул свой пиджак. — И сделал это я. У меня ушли годы на то, чтобы заманить Мейкписа навстречу его судьбе. Амбиции у него всегда были немереные, но только после появления Гонория, вселившегося в кости Глэдстоуна, я сообразил, как лучше всего можно использовать его спесь. Главной слабостью Мейкписа было его тщеславное стремление к новизне, к безоглядному творчеству. После появления Гонория они с Хопкинсом прониклись идеей вселения духов в живое тело. Я, со своей стороны, мало-помалу подталкивал их к тому, чтобы воплотить это в жизнь. Со временем Хопкинс вызвался поставить эксперимент на себе, и призвал он меня. После этого всё было просто. Я уничтожил разум Хопкинса, но от Мейкписа это скрыл. И вот сегодня он тоже пожертвовал собой и несколькими своими приятелями.
— И теперь нас семеро, — сказал Ноуда, — но вскоре может стать ещё больше. Всё, что нам нужно, — это новые люди-сосуды.
— Ну, этих у нас полно, спасибо Мейкпису, — добавил Факварл.
— То есть? — удивился могучий дух.
— Все правительство лежит в соседнем зале, с заткнутыми ртами, связанными руками, готовое к употреблению. Вы пожрали память волшебника, владыка Ноуда, потому и не помните.
Ноуда разразился диким хохотом, от которого упал один из соседних стульев.
— Да, конечно, какой смысл делить эти мозги с… Так значит, все прекрасно! Наши сущности защищены! Мы не связаны никакими заклятиями! Вскоре мы будем сотнями бродить по миру и жрать, жрать, жрать его обитателей!
Вообще-то я с самого начала предполагал, что они явились сюда не для того, чтобы поглазеть на достопримечательности. Я бросил взгляд на Мэндрейка с Китти — они были почти у дверей.
— Есть вопрос, — сказал я. — А когда вы всех пожрете, как вы вернетесь обратно?
— Обратно? — переспросил Ноуда.
— Что значит «обратно»? — эхом откликнулся Факварл.
— Ну… — Пирамида из слизи попыталась пожать плечами — вышло неубедительно. — Обратно в Иное Место. Когда вам тут надоест.
— Это в наши планы не входит, маленький джинн. — Голова Ноуды внезапно резко повернулась в мою сторону. — Мир велик. Он разнообразен. И теперь он наш.
— Но…
— Наша ненависть копилась столь долго, что исцелить её не сможет даже Иное Место. Подумай о том, что пришлось испытать тебе самому. Ты должен чувствовать то же, что и мы.
Внезапно раздался крик. Ноуда беспорядочно дернулся в своем кресле, спинка кресла треснула посередине.
— Что это за шум?
Факварл ухмыльнулся.
— А это, по всей видимости, хозяин Бартимеуса.
Вопли, визги… Ну да, конечно, Мэндрейк, с его фирменной неуклюжестью, до дверей не добрался. Их с Китти задержало тело Дженкинса, к тому времени уже приноровившееся двигаться более или менее целенаправленно. Очевидно, дух, сидевший внутри его, был толковый малый.
В голосе Ноуды послышался интерес.
— Приведите их сюда.
Времени на это ушло немало: ноги у Дженкинса все ещё не сгибались в коленях. Но в конце концов двое растрепанных людей оказались перед золотым креслом. Руки Дженкинса держали их за шкирку. И Мэндрейк, и Китти выглядели изможденными и приунывшими. Плечи у них поникли, одежда порвалась; пальто у Китти сбоку было прожжено насквозь. Пирамида слизи незаметно вздохнула.
Ноуда попытался изобразить на пробу жуткую, недоделанную улыбку. Он принялся нетерпеливо ерзать и извиваться на своем троне.
