показывать соседям дочку-горбунью. Мол, уродина — все такое… Некоторые считают, что такие дети рождаются в наказание за большие грехи.
— Какие у лавочника могут быть «большие грехи»! — фыркнул Севастьян.
— Да самые большие грехи как раз у лавочников бывают! — убежденно сказал Иона. — У них любви нет. У них за ставнями пауки живут.
— Несправедливый ты человек, Иона.
— Лучше не спорь со скоморохом, — заявил Иона и скорчил преужасную рожу.
И тут случилась удивительная вещь. Урсула, которая слушала их разговор, мало понимая, о чем говорят ее благодетели, увидела ионину гримасу и негромко рассмеялась.
Они даже остановились от удивления.
— Смотри ты! Умеет смеяться! — сказал Иона и растянул рот до ушей. — Вот так дела! Я думал, она всегда такая кисленькая, как лесная ягодка, а она и веселая бывает!
Он медленно встал на руки и поболтал в воздух ногами, после чего повалился на землю. Урсула снова засмеялась.
— Отменный фокус! — вскричал Иона, сидя на земле и глядя на свою крохотную приятельницу: их глаза как раз оказались вровень. — Я теперь знаю, как тебя порадовать.
— Идем, — оборвал идиллию Севастьян. — А то до Новгорода век не доберемся.
Как и в первый раз, разбойники показались перед Урсулой прямо из-под земли. Она даже узнала того загорелого черного человека, который снял ее с телеги. Завидев грабителей, Урсула впала в прежнее оцепенение. Она не закричала, не попыталась бежать, даже не закрыла глаз. Просто стояла и смотрела, как они подходят.
Ей почудилось, что сейчас все повторится: один ее спутник упадет под ударом ножа, второго свалят кулаком. И она снова останется одна.
Видимо, это неизбежность. Урсула мало понимала в том, как устроен внешний мир. Она успела разобраться только в одном: здесь все не так, как было дома. И не похоже на истории, описанные в чудесных книгах, которые приносил ей отец.
Но ничего из ожидаемого ею не произошло.
Севастьян ступил вперед, коснулся рукояти меча.
— Отойди! — проговорил он, не глядя на темнолицего разбойника. — Лучше отойди!
— А мне-то что, — равнодушно сказал разбойник и цыкнул сквозь зубы. — Нас тут восемь человек, а вас, я погляжу, двое.
— Восемь — это мне одному справиться, — ответил Севастьян без всяких эмоций. — Не думай, что похваляюсь.
Он уже узнал этих людей и ждал, пока и они его признают.
— Может, и не похваляешься, — согласился разбойник.
Разговор велся на спокойных, почти дружеских тонах.
И вдруг все разом переменилось. Кто-то в толпе вскрикнул:
— Глебов!
И, метнувшись вперед, повалился Севастьяну в ноги. Другие начали переглядываться. Еще один побледнел, отвел глаза. Прошло совсем немного времени — и вот уже вся шайка дружно кланяется перед Севастьяном, благодарит его за что-то и просит прощения.
Севастьян смотрел на них холодно.
— Вот вы чем занимаетесь, — сказал он наконец. — Для того ли мы с вами в живых остались?
Урсула, прижавшись к Ионе, глазела на Севастьяна как на полубога. Она не понимала, как такое возможно.
Эти люди, безжалостные и страшные, убившие ее отца и мать, забравшие лошадку и все вещи, — эти люди испугались Севастьяна, хотя он перед ними почти беззащитен.
Иона хмыкнул и склонился к светлой макушке Урсулы:
— Видала? — ободряюще молвил он. — Видала, как они перед ним стелются? Знай наших! Господин Глебов еще не так умеет!
— Чем вы тут промышляете? — спросил Севастьян, не повышая голоса.
— Чем придется! — вразнобой отвечали ему.
— Эта девочка вам знакома? — Глебов показал на Урсулу.
Она метнула в них перепуганный взгляд и прижалась к Ионе теснее.
— Может, и знакома, — не стали отпираться разбойники, — но мы с детьми не воюем. Она сама убежала.
— Хорошо, что она к тебе прибилась, — добавил черномазый разбойник. — А то уж думали, пропала в лесу малявка.
— Где ее родители, Чурила? — обратился Севастьян к черномазому по имени. — Она ведь не одна вам попалась?
Чурила сломался — повалился на колени.
— Убили мы их, — признался он. — Сам не знаю, как такое вышло, господин Глебов!
Глебов махнул рукой.
— Вставай, — велел он. — Хорошо, что мы с вами повстречались, ребята! Я уж скучать начал!
Ответом ему был дружный хохот. Смеялись до слез — от радости, от облегчения.
Этими людьми Севастьян командовал, когда русские войска брали Феллин — одну из главнейших крепостей Ливонского ордена.
Сыну опального боярина Глебова нарочно дали отряд смертников — разбойников, собранных по острогам и приказным избам, людей клейменых, с рваными ноздрями, отсеченными ушами.
Их задачей было подвести пороховой снаряд под стену и взорвать ее, сделав пролом для штурмующих крепость русских войск.
Глебов знал: командование и не рассчитывает, что кто-нибудь из этого пропащего отряда останется в живых. И все же Севастьяну удалось сохранить большинство своих и даже увести их из-под Феллина, когда крепость была уже взята. Он распрощался с ними в лесах Ливонии, позволив им разойтись на все четыре стороны и не возвращаться на Москву, где ни одного из них не ждало ничего хорошего.
И вот свиделись снова. Наверное, разбойники эти могли Глебова одолеть, если бы навалились всем скопом. Однако он, как и в первый раз, когда свела их судьба, переломил этих людей и они опять ему подчинились.
Севастьяна окружили, каждый норовил поцеловать его плечо, подтолкнуть его локтем, сказать что-то о себе.
— Мы-то здесь уже почти год бродим!
— Всякое было, а после опять в шайку сбились!
— Помнишь, Плешка такой был? Убили его! Здешние крестьяне — вилами…
— Он у них козу свел, а они его настигли.
— Не столько богатства нажили, сколько просто не подохли!
— Занятие трудное — жить.
— Это ты верно говоришь, — согласился Глебов с последним из разбойников. — Я тебя не помню, брат, прости уж.
— Ты и не мог меня помнить, — сказал тот, рослый детина, прихрамывающий на одну ногу. — Меня Харлампий звать, а здесь зовут Харлап — вот ведь как совпало. Я с тобой прежде не встречался, к этим злодеям позже прибился. А вот говорили они о тебе много, господин Глебов.
— Ну, ладно. — Глебов поднял руку, делая знак, чтобы все замолчали. — Слушайте, братцы. Я хочу теперь вернуться в Новгород. Идемте со мной! В Новгороде всегда нужны моряки. Да и мне собственный отряд в пути потребуется. В этих лесах вы сгинете за грош — никто и не помянет. Здесь ведь жить, братцы, невозможно. Во-первых, все хутора и поселения уже ощипаны догола. Война продолжается. Тут и одной армии довольно, а по здешним краям две армии непрерывно ходят взад-вперед, наша да польская. А еще, говорят, шведский король хочет принять участие…
— А во-вторых? — спросили Глебова.
— Во-вторых, места эти небезопасны, — охотно отозвался Севастьян. — На каждом шагу, за всяким
