недовольные! Ладно, я пойду. Никому дверей не отпирай, Наташа. И засовы заложи.
— А как я тебя узнаю?
— Ты Харузина узнаешь. Он будет какую-нибудь эльфийскую песню горланить. Здесь таких никто не поет, вот ты и догадаешься — кто пришел. Не верь никому, слышишь? Здесь есть люди, которые помнят, кем был наш с Лаврентием отец. Они попробуют обвинить.
— Почему ты так думаешь? — спросила Наталья немеющими губами. — Неужели…
Флор махнул рукой.
— Когда случается беда, человеку всегда нужен виноватый. Особенно если беда большая. Хорошо еще, что в Новгороде не живут евреи, а то непременно разгромили бы десяток жидов.
— А тебе их жалко?
— Живая душа — как не жалко, — ответил Флор. — К тому же евреи в чуме не виноваты, это я тебе точно говорю.
— Флор, — Наталья поднялась, положила дочку в колыбель и приблизилась к мужу. — Знаешь, о я подумала?
Он уже хотел было выйти, но остановился. Чаще всего мысли Натальи оказывались пространными рассуждениями о природе зла и о том, что «мы должны делать добро из зла, потому что его больше не из чего делать»; но тем не менее жену стоило выслушать. Иначе она обижалась и дулась по нескольку дней.
— Та женщина, Соледад… — сказала Наталья. — Ты уверен, что видел именно ее?
— Еще бы! Она меня узнала. Поздоровалась и назвала по имени.
— Что же ты с ней не поговорил?
— О чем? — удивился Флор. — Я сразу ушел. Не стану я с ведьмой говорить.
— Она неспроста сюда явилась, — произнесла Наталья. — Я уж думала об этом, думала… Она мстить пришла. Это она чуму наслала.
— С помощью колдовства?
— А ты не веришь в колдовство?
Флор пожал плечами.
— Нужно собрать можжевельник, — сказал он. — Потом поговорим. Обещаю. Ты только не забудь своих мыслей, хорошо? Мне тоже кажется, что Соледад имеет ко всему этому какое-то отношение.
Оказавшись на улице, Флор еще раз задумался над подозрениями Натальи. Конечно, странно предположить, что испанская ведьма из желания насолить одному-двум людям решилась извести страшной болезнью целый город. Да и как бы она сумела это сделать? Откуда взялась чума? Не привезла же Соледад эту хворь с собой в сумке?
Флор имел довольно смутные представления о том, как именно возникает чума. Подобно тому, как не разбирался он и в других стихийных явлениях. Находит на море буря, град валится на поле и бьет созревшие колосья, а затем приходит голодный год — и тела умерших бросают в ямы, а собаки разрывают их и грызут человеческие кости.
Все это случается время от времени. Человеку остается только молиться, надеяться, по возможности — делать запасы. А запасами надлежит делиться с нуждающимися, это непременное условие выживания. Не будешь давать, засядешь один, как сыч, непременно помрешь. Уже проверено.
И все-таки Соледад не могла не приложить руку к беде. Почему эту ведьму так долго терпели?
Долго? Она пробыла в Новгороде всего несколько дней. Любопытство зевак оказалось сильнее осторожности. Ну вот теперь и поплатятся за ротозейство. Поплатятся все.
Харузин шагал рядом с Флором, помалкивал. Неожиданно он спросил:
— Скажи, Флор, во время эпидемий чумы у вас бывают беспорядки?
— Что? — Флор подумал немного над вопросом. Он не вполне понял, о чем говорит Харузин. — Болезнь — это и есть беспорядок. Беспорядок в теле. Разве не так?
— Нет, я о волнениях… О народных волнениях. Ну, драки, грабеж…
— Да, — сказал Флор. — Такое вполне может быть. Находятся люди, которым сам черт не брат. Входят в дома, где все умерли от чумы, забирают вещи, пытаются их продать. Если находят кого живого — убивают, чтобы не мешал грабить. А потом и сами умирают от чумы.
— Понятно, — сказал Харузин и опять погрузился в тяжелые раздумья.
Они притащили целый ворох можжевельника. Наталья сидела за запертыми воротами, как в крепости, и Харузин какое-то время тщетно надрывался:
Наконец ворота шевельнулись и отворились. Флор с Харузиным вошли.
— Ну и песенку ты себе выбрал, — сказала Сергею Гвэрлум с недовольным видом. Оба мужчины видели, что она сильно нервничает.
— Извини, — сказал Эльвэнильдо, — я как-то не подумал. Нужно было, конечно, завести бесконечный «Плач по Боромиру». Один из двадцати семи сочиненных прекрасными ролевыми девами-Боромирочками. Нарочно выбрать позаунывнее. «Боромир, Боромир, без тебя не мил мне мир!»
Гвэрлум вздохнула.
— Как мне всего этого не хватает! — призналась она, всхлипнув без слез. — Просто ужас какой-то. Так потешались мы тогда над ними, над этими девицами, над их попытками делать суровое лицо и выступать как воин. Многие ведь считали себя мужчинами на полном серьезе.
— Кстати, это было довольно сексуально, — заметил Сергей, чтобы поддразнить Гвэрлум. — Обтягивающие лосины, туника, пояс, спущенный на бедра…
Но Гвэрлум даже не рассердилась.
— Да, — кивнула она, — наверное, это было сексуально. Впрочем, я думаю, — тут она блеснула глазами, — если у человека все мысли об этом, для него даже бревно будет выглядеть сексуально. А с возрастом все меняется. Хоть голая ходи, никто на тебя посмотрит.
— Да уж, голые старухи интереса не вызывают, — поддакнул Сергей.
— Я не о старухах! — разозлилась Наталья. Неужели меня так трудно стало понимать! Я о мужчинах, которые утратили интерес к женщинам!
— А, — сказал Харузин. — Ну, я так и понял.
Гвэрлум наконец сообразила, что он над ней насмехается, фыркнула и ушла в дом.
Флор следил за стычкой «побратимов» молча, предвидел тяжелые дни. Если за воротами будет бушевать чума, а они будут сидеть здесь взаперти, то неизбежен взрыв. И любые призывы к «миру», «любви» и «порядку» понимания со стороны его близких не вызовут. Гвэрлум неизбежно начнет беситься, а Харузин, чтобы не впасть в отчаяние, найдет себе утешение, дразня ее.
Разве что оба они погрузятся в воспоминания о былом. Начнут перебирать «битвы», в которых участвовали, обряды, ритуалы и удачно выполненные «квесты» — то есть путешествия в поисках приключений.
Да, это правильный путь, решил Флор. Нужно заставить Наталью говорить о ролевых играх. Так спокойнее. И Ваня, кстати, тоже любит слушать мамины рассказы. Меньше станет гонять по дому и проситься на улицу — гулять.
— Тебе нравится? — жарко шептала Соледад, обнимая своего любовника. — Тебе весело?
Они жили в маленьком доме на окраине, совсем близко от того места, где начали умирать от чумы первые жертвы. Каждый день они принимали по капле эликсира, который Соледад носила в бутылочке между грудей, и безбоязненно продолжали бродить по городу, охваченному эпидемией.
Тело умершего немца было сброшено ими в колодец, стоявший на пересечении трех улиц. Место Соледад выбрала сама. Ей хотелось, чтобы болезнь разбежалась по городу как можно быстрее, а к этому колодцу ходило довольно много народу.
