Я сбежала по лестнице, вышла из подъезда и развернула листик, на ходу читая его. Что-то меня в нем здорово смущало, какое-то несоответствие. Сейчас бы сравнить с Аниным паспортом, только вот скан на дискетке, без компьюдера никак. Придя к такому выводу, я рванула домой.
По пути меня одолевали депрессивные мысли.
Все, я отработала все ниточки, до которых смогла додуматься. Осталось только бегать по городу с большим изображением лже-Усольцевой и приставать к народу, не знает ли ее кто. Уж не знаю откуда она взялась, только было абсолютно ясно — она мошенница, с самого начала планировавшая обобрать братца. И настоящего в ней — только ее лицо. А пока еще компьютерные полицейские программы не умеют проводить поиск по фотографии.
Приду домой — сяду у порога и хорошенечко выревусь.
А пока я набрала номер Зыряна и дождалась, пока он не возьмет трубку.
— Привет, это Марья. Надо встретиться.
— Привет, брачная аферистка! — жизнерадостно отозвался он. — Сейчас не могу, дела у меня.
Судя по плеску воды, гомону мужских голосов и девчачьему визгу дела у него были — водку в сауне пить.
— Очень важно. По делу, которым ты меня грузанул. Надо дополнительную инфу.
— Так-так-так, — призадумался он. — Результаты есть?
— И да и нет. Ищу я твою Анечку, так что давай подробности при встрече.
— Сам не могу, Марья, дела, не брошу ведь я все. Могу только тебя с Женькой свести.
— С кем-кем?
— Ну с братцем этим придурочным, — пояснил он.
— Да так даже лучше будет, — обрадовалась я. — Давай его телефон или там адрес.
— Не, Марья, я лучше ему твой сотовый дам, лады? Насколько я знаю — ему тоже сейчас некогда, найдет время, перезвонит через пару дней. Ну все, пока.
И он бессовестно отключился. Злая как сто чертей я сунула сотовый в карман и поехала дальше. Времени у них нет! А у кого оно вообще есть?
И у меня — меньше всего!
Добравшись до дома, я воткнула кофеварку у себя в спаленке и уселась у компа. Открыла с дискеты скан паспорта, сравнила с данными на договоре об аренде и потянулась за телефоном. Номера и серии паспортов были разными!
— Корабельников, это Лис!
— Ну? — выжидательно буркнул он.
— Пробить можешь личность человека по номеру паспорта?
— Эх, Лисищщща, корыстная ты! Нет чтобы позвонить и сказать — приходи, мол, Витька, на ужин при свечах!
— Будет тебе ужин, — отмахнулась я, — ты на вопрос ответь!
— При свечах? — обрадовался он.
— И даже со стриптизом, — буркнула я.
— Ух ты! Давай сюда своего человечка тогда!
Я продиктовала, и Витька отключился.
Пока он там пробивал, я сидела, тупо пялилась в пространство, чувствуя как тяжелое, черное отчаяние заполняет каждую клеточку моей души. Моя интуиция просто вопила о том, что ничего информативного мне Витька не скажет. И тогда будет все.
Тренькнул телефон, и я с радостью схватила трубку.
— Магдалина? — услышала я слегка неуверенный голос.
— Женя, ты? — обрадовалась я. По моему разумению именно такой голос должен быть у недотепы- братца.
— Нуу, вообще то я Саша, — с некоторой обидой протянул голос.
— Какой такой Саша? — с раздражением протянула я.
— То есть ты меня уже и не помнишь? — уже с неприкрытой обидой вопросил голос.
— Молодой человек, я важного звонка жду, мне в угадайку играть некогда! — отрезала я и положила трубку.
Терпеть не могу таких глупых игр — позвонит какой-нибудь фикус, которого я видела два года назад на чьих-то именинах и начинает — ах, угадайте, кто я такой. Реакция на это у меня всегда одна — вариация на тему «да пошел ты» и конец связи.
Телефон запиликал через пару минут.
— Любовь моя синеокая! — услышала я голос Витьки. — Нет такого паспорта!
— Как нет? — тупо переспросила я.
— А вот так — нет и все тут!
Я помолчала, слегка соображая.
— Вить, но паспорт этот везде предъявлялся, где нельзя и где можно, как такое могло быть?
— Вот что, голуба, рассказывай-ка мне, во что ты вляпалась! — рявкнул на меня Витька.
— Да ни во что! — чувствуя подступающую истерику, по-детски крикнула в ответ и бросила трубку.
Рыдала я на этот раз долго. В какой-то момент я поймала себя на том, что хожу по комнатам и сквозь слезы бормочу: « Господи, ну зачем же ты так со мной… не надо, я больше не перенесу, пожалуйста…» Я понимала что мне нельзя впадать в истерику. Что мне нельзя безвольной тряпкой валяться у порога, смакуя свое горе. Однако отчаяние, скрутившее меня, заслонило все другие мысли. Краем сознания я уцепилась за единственную здравую мысль — это не лечится. Это надо просто пережить…
И я надралась. Подошла к бару, налила полстакана коньяка, мерзость конечно, но крепче ничего не нашлось. Полчаса я после этого сидела обхватив живот, уговаривая взбунтовавшийся желудок все же удержать необходимые мне градусы. После чего хлопнула оставшиеся полстакана. Это меня и вырубило.
В последующие пару дней я просыпалась, напивалась до бесчувствия и снова падала на кровать. Иногда оглушительно верещал дверной звонок, я кое-как спускалась, надеясь на доброго ангела, который скажет что все в порядке, но это всегда была Оксана со своим лекарством. Верите — нет, но я ее в эти дни практически возлюбила. Я была слаба, абсолютно раздавлена своим горем, и это был единственный человек, который заботился обо мне, как мог. Когда я вяло отталкивала лекарство, говоря что деньги в банке и мне нечем сейчас оплатить, Оксана отмахивалась, мол, ты лечись, потом рассчитаешься. Она мне давала то, что мне было так необходимо мне в тот момент — хоть какую — то заботу и внимание ко мне. Однажды она пришла, выставила передо мной баночку и велела:
— Пей, девонька, прямо при мне. Потом поговорим.
Я хлебнула ее отварчика, на секунду у меня закружилась голова, словно я нырнула в ледяную воду, мороз продрал меня до костей, а по позвоночнику пробежала огненная струя.
— Похорошело? — требовательно спросила она.
— Брр, — встряхнулась я. — Ты чего туда намешала?
— То же самое только в двойной дозе, чтоб на ноги тебя поставить.
— Спасибо, — я и в самом деле была ей признательна. Я наконец очнулась.
— В зеркало гляделась? — не отставала она.
Я машинально посмотрела на себя в зеркало напротив и признала — гаже я еще себя не видела. Немытая, помятая, опухшая. А уж запашок я так понимаю от меня…
— Помоюсь, — буркнула я. — Накрашусь и парик одену. Чего вообще к ребенку пристала?
Оксану слегка перекосило — я забыла, что в ее возрасте мои двадцать восемь нелегко простить.
— Дитятко! — зло процедила она. — Как людей в гроб вгонять да по тюрьмам гноить так она взрослая, а как самой хвост прижали, так за погремушку схватилась?
Я молчала. Сказать потому как нефиг было. Все так.… И Оксану я чуть было случайно в гроб не вогнала и братца ее лихо посадила.
— Ладно, Оксан, — примиряющее наконец сказала я. — И я тебе сделала много плохого, и умираю я по твоей вине. Я тебя тогда вылечила, ты меня сейчас на ноги ставишь. Баш на баш, так сказать. Чего теперь-то ты от меня хочешь?
