По дороге в спальню я размышляла — не удавиться ль мне сразу, что б не мучаться?
Поспать мне не дали. Только — только я провалилась в сон, как под ухом нудно запиликал телефон. Я попыталась нахлобучить на ухо подушку, однако гадкий телефон заткнулся на секунду и зазвонил снова. На четвертом раунде я не выдержала.
— Алло! — рявкнула я. Убила б гада!
— Алло! — рявкнул мне из трубки Зырян — еще грознее. — Марья, ты?
— Я.
— Чего до тебя не дозвониться?
— Дела у меня, — вздохнула я, села на кровати и настроилась на неприятный разговор.
— Рассказывай, что нарыла! — приказал он.
— Нарыла то, что девушку зовут Ларисой Вороновой, одиннадцать лет назад она училась в Екатеринграде, потом в Заславске, а больше ее никто не видел.
— Не понял. Ты что, ее еще не нашла? — в голосе Зыряна проскочили нехорошие нотки.
— Делаю что могу, — сухо ответила я. — Я не следователь и не частный детектив.
— Мать-то дорога? — снова завел он.
— Зырян, — усмехнулась я. — Она мне столько лет кровь пила, что я даже не знаю, что тебе и сказать…
— То есть ты отказываешься искать деньги и девку?
— Да нет, не отказываюсь конечно, — вздохнула я. — Мать ведь все-таки, какая б не была.
Зырян помолчал, потом сказал:
— Помощь надо?
Я тоже помолчала, подумала и согласилась:
— Нужна. За Колосовкой в лесу труп бабы одной в лоханке лежит, убрать бы…
Подобное Зыряну можно было поручить без проблем. В таком деле — он всегда поможет, это по понятиям, и никогда не сдаст ментам.
— В какой лоханке? — не понял меня Зырян.
— Ну ванночка детская, пластмассовая, — пояснила я.
— Ну-ка, Марья, давай подробно, что за бабу ты в лесу завалила!
— Да не заваливала я никого, — возмутилась я. — Она сама меня чуть не завалила, боюсь только что как бы следы там мои не остались, ментам потом ничего не докажешь.
— Самооборона? — понимающе хмыкнул он. — Дорогу расскажи подробнее.
— Дорога простая — проезжаешь насквозь Колосовку, за околицей там одна дорога в лес, вот по ней и едешь несколько километров до развилки у кривой сосны. Там оставляешь машину, и справа будет тропинка вглубь леса. По ней километра три — и выйдешь на круглую поляну посередине там костер разложен, а сбоку ванночка с голой бабой.
— С голой? — переспросил он.
— С голой, — подтвердила я.
— Я с тебя фигею, — сказал он и я впервые уловила в его голосе нотки растерянности.
— Зырян, так ты как, почистишь? — снова задала я вопрос.
— Конечно, — вздохнул он. — Сейчас ребят пошлю.
— Тогда я пойду спать, ладно?
— Ладно, — нехотя сказал он. — Ты уж, Марья, не тяни с делом-то, твоя мать мне уж поперек горла стоит.
— Ты ее сам к себе забрал, терпи, — пожала я плечами, отключилась и пошла досыпать.
Утром я проснулась от тянущей боли в ногах.
«Начинается», — с неудовольствием подумала я, соскочила с кровати и побежала в кухню, пока боль не стала невыносимой. В холодильнике я схватила баночку с Оксаниным отваром, нацедила себе стаканчик и выпила. Посидела немного на диванчике, отдышалась и снова залезла в холодильник на инспекцию. Баночек у меня осталось всего ничего — две штуки. То есть сегодня надо бегом нестись сдаваться к онкологам — жить хочу, мочи нет!
Еще немного подумав, я скрепя сердце набрала телефон Лоры — Святоши. Терпеть эту бабу не могу! Ходит вся в черном, бесформенном — ворона вороной, вечно поучает, в хозяйственной сумке, которую Лора носит вместо дамской сумочки — всегда лежит кипа православных брошюрок, которыми она подкрепляет свои нравоучения. Однако она, только она запросто отчитывает любой рак. Господь действительно к ней прислушивается.
— Алло! — послышался в трубке тонкий девичий голосок.
Непосвященный наверняка бы подумал, что это дочь или родственница Лоры, да только я — то знаю — это сама Лора, которой Господь без меры отсыпал такого богатства — нежного девичьего голоска, в службу секса по телефону ее бы вне конкурса взяли! И это при том, что Святоше пятьдесят девять лет.
— Привет, Лора, это Марья.
— Все же позвонила? — хмыкнула она. — Я тебя раньше ждала.
— Зачем? — не поняла я.
— На лечение, глупая!
Мда. У Лоры я категорически не хотела лечиться. Тянула до последнего, да только сколько веревочке не виться… Знаю я методы Лоры — первым делом потребует все имущество на монастырь пожертвовать, потом на голодовку дней на сорок — пятьдесят посадит, и что б каждый день по сотне псалмов спела, и точка! Причем лечить она будет именно в монастыре, так что после сеанса больной отправится не в уют собственного дома, а в келью с соломенным тюфяком вместо перинки. Впрочем, о чем я говорю? Какая келья? В монастыре порядки строгие, там пахать надо от зари до зари, и пофиг что у тебя рак в последней стадии — марш дрова колоть!
— А ты что, уже в курсе? — мрачно спросила я, впечатлившись от таких мыслей.
— Тебя же Аннушка лечила по осени, забыла? — спросила она.
— Так может я вылечилась уже.
— А ты вылечилась?
— Нет, — призналась я.
— Так приезжай, чего тянешь-то!
— На голодовку посадишь? — тяжко вздохнув спросила я.
— Пост — это первейшее дело! — затянула она старые песни о главном. — Наш господь в пустыне сорок дней постился и молился…
«То — то ему глюки в виде Сатаны и привиделись», — мрачно подумала я.
— Рак — это грязь в теле, которую надо просто вычистить, — продолжила наставления Святоша, — а какое же телесное очищение без духовного? Так что ты приезжай ко мне, я тебя посмотрю да и решим как тебя отчитывать будем. Через сколько будешь?
— Ближе к вечеру, — пожала я плечами.
— Сейчас, — твердо сказала она. — И так вон сколько времени упущено.
— Ладно, — пробормотала я.
Вообще-то я хотела снять деньги, отвезти кольцо и денежную компенсацию Сашке, а потом уж к Лоре. Ну да ладно, со старой ведьмой лучше не спорить.
Я умылась, оделась и поехала на Дюдьково, деревню в двадцати километрах от города, где в простой деревенчатой избенке жила Святоша.
Дома у нее было еще хуже, чем я думала. Никаких перегородок в избушке не было, одна большая комната поражала аскетизмом, если не нищетой. Из мебели стоял выщербленный стол, три колченогих стула, а в углу стоял продавленный диван без ножек, явно найденный на свалке. С протянутых веревок свешивались пучки сушеных трав, маленькие оконца давали немного света, и из полутемных углов на меня строго смотрели лики святых. Лора все заработанное отдавала на церковь.
Святоша поздоровалась, пристально на меня посмотрела и вдруг нахмурилась.
— Ну-ка, сядь! — велела она мне.
Я села, древний стул жалобно скрипнул и зашатался, а Святоша прикрыла глаза, прошептала молитву и еще раз пристально осмотрела меня.
