поднимается, на поверхность. «Вира», «майна», «майна», «вира» — слова, словно ставшие припевом нашей работы.
Маркин крутит ручку лебёдки, плавно вытаскивая тяжёлую бадью, нагруженную до краёв прошлогодним снегом. Каждые два часа Вячеслав уходит на свою метеоплощадку для проведения очередной серии необходимых наблюдений. В это время я занимаюсь изучением стенок шурфа, стараюсь не пропустить ни одной даже самой маленькой прослойки и корочки, не менее трех раз определяю плотность снега в каждом слое. Конечно же, хочется поскорее узнать величину осадков, выпавших здесь несколько лет назад. «Поправился» или «похудел» ледник — не праздное любопытство. От этого зависит его жизнь.
Долго стоять без движения на дне фирнового колодца неприятно: начинаю понемногу стынуть. Невольно вспоминается околдованный Снежной королевой мальчик Кай, которого она привезла на Шпицберген, возможно, что и сюда, как утверждал капитан Мещеряков с «Сестрорецка». Если верить чудесной сказке Ханса Андерсена, Кай тоже интересовался кое-какими вопросами гляциологии: возился с плоскими остроконечными льдинами. И всё-таки околдованному мальчику было намного легче, чем мне, так как он не замечал вовсе холода. Поцелуи Снежной королевы сделали его нечувствительным к морозу, да и сердце Кая превратилось в кусочек льда…
В это время в узком четырехугольном устье шурфа показывается голова моего напарника.
— Как дела, служивый? Не замёрз ли ещё? — кричит он что есть силы.
— Дела хорошие — приближаюсь к чертогам её величества. Следующим рейсом спусти мне бадью с шубой и сигаретами, — отвечаю я, а затем интересуюсь, когда перерыв на обед.
— Через часок буду тебя подымать на волю, тогда и поедим!
У нашей лебёдки имеется один дефект: не работает… тормоз. Стоя на дне своего «морозильника», прижавшись спиной к его стенке, провожаю глазами медленно ползущую прямо в квадратик неба, крутящуюся над головой, наподобие волчка, и ежесекундно ударяющуюся о стенки шурфа бадью весом 100 килограммов и невольно думаю о её возможном падении. Когда «посылка» со снегом приближается к Маркину, он бросается к ней, как вратарь за мячом, направленным в угол ворот, хватает бадью за ручку и ставит на самый край шурфа, а затем оттаскивает в сторону на несколько метров и переворачивает.
К концу первого десятичасового рабочего дня шурф заметно «вгрызся» в ледник. Трудовые кровавые мозоли, боль в спине и руках, разыгравшийся до предела аппетит напоминают мне о том, что пора пообедать и отдохнуть. Затягиваюсь широким пожарным ремнём (дар командира пожарников Баренцбурга) и креплю его карабином к тросу. Кричу: «Вира!» — и тут же медленно-медленно начинаю ехать вверх. Передо мной проплывают многочисленные слои снега и фирна разной толщины, образованные при самой разной погоде — во время ветра и метели, в штиль и снегопад, сильные морозы и оттепели, — живая история верхней ледниковой толщи. Неожиданно мой «лифт» зависает на одном месте — это Слава делает остановку, чтобы передохнуть. Через минуту над головой раздаётся характерный треск лебёдки, и вскоре я оказываюсь на самом верхнем «этаже» ледника. Выхожу на его снежную крышу. Над родным шатром стелется чёрный шлейф дыма.
Пока я занимался описанием снежной толщи, Маркин растопил печь и приготовил обед. Внутри палатки тропическая жара. Приходится даже отбросить матерчатую дверь. Во время еды и отдыха вспоминаем смешные и забавные истории, рассказываем друг другу о своих прежних экспедициях. Когда у нас выдаётся свободное время, мы любим не только поговорить, но и почитать книги и журналы, специально взятые для этого на ледник. Хотя мы здесь только вдвоём, скуки не испытываем. Несмотря на то что каждый из нас имеет свой давно уже выработанный, прямо скажем не идеальный, характер, свои устоявшиеся с годами привычки, наклонности и особенности, здесь мы с Маркиным представляем маленький, но дружный коллектив.
Когда-то известный американский писатель и тонкий психолог О'Генри в своём колоритном рассказе «Справочник Гименея» так оценил нелёгкую и своеобразную жизнь вдвоём: «Если вы хотите поощрить ремесло человекоубийства, заприте на месяц двух человек в хижине восемнадцать на двадцать футов. Человеческая натура этого не выдержит…» Мы жили именно в таких условиях да ещё в ледяной пустыне, но у нас не было никаких крупных разногласий и взаимных обид. Мы жили дружно и мирно. Порой случалось, что кто-то из нас вдруг начинал горячиться, но никогда споры не возникали из-за личной неприязни друг к другу и не переходили в мелочную ссору.
…Третий день мы не слышим противного посвиста ветра, не метёт надоевшая пурга. Правда, всё время в воздухе кружатся нежные шестилучевые снежинки. Они медленно падают из низкого, словно невидимыми нитями привязанного к нашей станции, пухлого свинцового облака. По ночам же, когда мы спим, проказничает позёмка, поэтому, чтобы шурф не замело, закрываем его с поверхности листами фанеры и брезентом, плотно «замазывая» снегом все щели.
Чем глубже опускается дно шурфа, тем труднее поддаются лопате многочисленные ледяные прослойки, все твёрже и плотнее становится многолетний слежавшийся фирн. Пускаю в дело проверенное средство рыболовов — пешню. Но широкий шурф все же не узкая лунка! Тогда на помощь приходит кайло — старомодное, но эффективное орудие проходчиков, сделанное руками баренцбургского кузнеца. «Брызги» ледяного непрозрачного хрусталя больно царапают лицо, попадают за ворот и голенища высоких болотных сапог. Бр-рр! Прибавилось работы не только мне, но и моему «откатчику': бадья сделалась заметно тяжелее.
Забегая вперёд, хочу сказать, что шурф достиг глубины около 15 метров. На его дне мои товарищи ещё пробурили десятиметровую скважину, в которой измерили температуру «тела» ледника. Операция «Глубокий шурф» позволила нашей экспедиции заглянуть внутрь этой кладовой «твёрдой» воды почти на 25 метров. Такой большой вертикальный разрез ледниковой толщи стал рекордным в то время для архипелага. С его помощью мы совершили интересную гляциологическую экскурсию на восемь зим и лет назад и смогли увидеть снег, пролежавший в этом природном холодильнике без малого 3000 дней.
Нам удалось определить, что в последние годы зимние осадки на плато уменьшились и таяние их замедлилось. Исследования ледниковой толщи дали возможность Владимиру Михалёву выявить так называемую холодную фирновую зону. Эта зона была обнаружена здесь на острове впервые. Что она собой представляет? В течение одного летнего сезона снег под действием талых вод превращается в фирн, который затем промерзает и в дальнейшем, под давлением последовательно накапливающихся новых фирновых слоёв, постепенно превращается в лёд.
…Прошло уже около двух месяцев со дня нашей высадки на ледяное плато. Подходили к концу стационарные гляциоклиматические наблюдения. Приближались закрытие и эвакуация станции.
В середине августа я принял телеграмму Троицкого из Баренцбурга: «Подготовьтесь приёму двух вертолётов тчк начиная 12 часов передавайте Пирамиду ежечасно сведения погоде».
Этого сообщения мы ждали ещё с начала месяца и поэтому заблаговременно подготовились к возможному в любой день прибытию вертолётов. Все лишнее, что можно было, уложили, увязали, заколотили. Вскоре после радиопередачи приступили к разборке нашего палаточного «городка». Наиболее сложная и долгая работа предстояла с КАПШем. Сначала надо было снять брезентовый и фланелевый своды-полотнища, затем развинтить множество заржавевших гаек и винтов, которыми крепится каркас. Когда вместо нашего уютного жилища остались торчать лишь тонкие ребра-дуги его скелета, Mapкин процедил сквозь зубы:
— Теперь только и осталось, чтобы вертолёты не прилетели.
Переносная рация лежала на ящике прямо под открытым небом.
Каждый час я продолжал выходить в эфир: сообщал погоду и справлялся о вертолётах. Пирамидский радист каждый раз отвечал односложно: «Ждите, скоро будут».
В середине дня погода начала заметно портиться, чего мы больше всего опасались. Со стороны верховьев ледника Негри появились многоэтажные клубы сизого тумана. Они медленно наползали на плато Ломоносова и вот-вот должны были поглотить всю его вершинную часть. Из темно-серых облаков прямо ла туман повалил косой стеной густой — густой снег. Но вертолёты должны прилететь с противоположной стороны…
В четыре часа дня в маленьком приёмнике, настроенном на волну Пирамиды, вновь запищала морзянка. По почерку радиста я догадался, что будет какое-то срочное сообщение. Точки-тире быстро складывались в буквы, а буквы — в слова, и из-под карандаша появился текст: «Экипажи обедают через час будут вас
